дом леви
кабинет бзикиатрии
кафедра зависимологии
гостиный твор
дело в шляпе
гипнотарий
гостиная
форум
ВОТ
Главная площадь Levi Street
twitter ЖЖ ВКонтакте Facebook Мой Мир
КниГид
парк влюбленных
художественная галерея
академия фортунологии
детский дворик
рассылочная
смехотарий
избранное
почта
о книгах

объявления

об улице


Levi Street / Избранные публикации / VITARIUM: лица, характеры, судьбы / Максимилиан Волошин

 

Волшебник Волошин

из беседы с Еленой Карелиной,
корреспондентом крымской газеты «Кафа»


          – Владимир Львович, вы и раньше бывали в наших краях?
          – Много раз. В Феодосию заглядывал проездом и хаживал из Коктебеля пешком; а в сам Коктебель ездил со студенческих лет «дикарем», потом многократно бывал в литфондовском доме творчества, писал там, общался, играл на рояле...
          В Коктебеле той поры была советская власть, но в то же время как бы и не было. Воздух ее не принимал, море и скалы – не замечали, дышали вольно. По набережной и по бухтам, по холмам и горам, по межгорным долинам свободно гулял дух настоящего Хозяина этих мест – того, чей гигантский профиль, обращенный к морю и небу, по какому-то таинственному предначертанию запечатлели карадагские скалы.
          Сострадательный и проникновенный, веселый и свободный, трезвый и опьяненный Вечностью волошинский дух…
          – Бывали и в доме Волошина?
          – Бывал. Общался с его вдовой и хранительницей наследия Марией Степановной, врачебно разговаривал с ней. Был удостоен чести – посмотреть с нею вместе художественную мастерскую Волошина, его библиотеку и маленький музей собранных им чудес искусства и природы, даров моря…
          – Собирались ли в то время в волошинском доме, как при его жизни, писатели и поэты, читали ли свои произведения?
          – Да, случалось. Помню, например, импровизированный творческий вечер поэта Евгения Евтушенко. Он читал нам свои стихи, потом дотошно расспрашивал слушателей о впечатлениях…
          – А вы выступали, читали что-нибудь свое?
          – Не читал; но однажды, вняв просьбам друзей-писателей и их подруг, провел в доме Волошина, в маленьком зальчике на «верхней палубе» психолого-просветительскую беседу с сеансом гипнопсиходрамы. На сеансе этом Евтушенко отличился особой глубиной ролевого перевоплощения: с некоторой моей помощью вошел в образ четырехлетнего мальчика по имени Петя и жил в этой бытности около часа, очень подлинно, ярко. Потом мы с ним обсуждали произошедшее. – «Удивительно, – сказал Евтушенко, – откуда в роли берутся живые, сильные, горячие чувства?.. В жизни таких нет, мучает постоянная холодность, а тут вдруг…»
          – О Коктебеле говорили, что это какое-то особое, мистическое место…
          – Да, отмеченное, магнитящее… И до, и после революции – центр притяжения российской культурной элиты. Чего стоит одно лишь далеко неполное перечисление имен людей, здесь живших и бывавших: Айвазовский, сосед-феодосиец, Бенуа, Маковский, Гумилев, Алексей Толстой, Вересаев, Мандельштам, Ахматова, Цветаева, Грин, Зощенко, Александр Мень, Померанц, Миркина, Рейн, Чухонцев, Радзинский…
          Кроме дома Волошина, в Коктебеле было еще несколько домов-очагов, где собиралась местная и заезжая вольнодумная публика: художники, поэты, ученые, философы, всевозможные неформалы, диссиденты и другие соискатели истины, красоты, справедливости и приключений. Набережная была полупустынна, пейзаж прекрасен.
          А нынче, как говорится, плюнуть негде, точней – плюй хоть везде. Каждый кусочек пространства подвергается коммерческой эксплуатации, грубой и грязной. Романтики как не бывало, дух места убит. Одинокий скалистый профиль Хозяина смотрит вдаль, и чувствуется, не хочется ему видеть того, что происходит на берегу…
          – Своего земляка Максимилиана Волошина, прекрасного поэта, чудесного художника, оригинального мыслителя, изумительного человека, которого называли «коктебельским магом», мы, крымчане, чтим и сейчас. Правда, круг почитателей и знатоков его творчества в последние годы, к сожалению, значительно сузился…
          – Волошин и вправду был кудесником, добрым волшебником – в том толковании этого звания, которое мне представляется здравым. О нем ходили легенды: будто бы ему удавалось руками без огня зажигать костры из сухих трав, а взглядом тушить огонь; что и целительскими способностями обладал и помогал людям, и духов иногда вызывал… Трудно судить, что из этого правда: Волошин был артистичен, любил эпатаж, розыгрыши, мистификации. Но то, что это был человек могучего и высокого духа, вхожий в тонкий мир, в полную реальность, для меня несомненно по многим признакам. По этим стихам в том числе:

        Быть черною землей. Раскрыв покорно грудь,
          Ослепнуть в пламени сверкающего ока
          И чувствовать, как плуг, вонзившийся глубоко
          В живую плоть, ведет священный путь.

          Под серым бременем небесного покрова
          Пить всеми ранами потоки темных вод.
          Быть вспаханной землей… И долго ждать, что вот
          В меня войдет, во мне распнется Слово.

          Быть Матерью-Землей. Внимать, как ночью рожь
          Шуршит про таинства возврата и возмездья
          И видеть над собой алмазных рун чертеж:
          По небу черному плывущие созвездья.


          Крупный, грузный, с огромной гривой пепельно-рыжих волос, с лицом греческого бога, с легкой походкой… Так мне увиделся он в моем воображении еще задолго прежде, чем я прочел вот этот отрывок из книги Эмилия Миндлина «Необыкновенные собеседники»:

          Первое “видение” Волошина ошеломило меня. На солнечной площади Феодосии между старинной генуэзской башней и кафе “Фонтанчик” я увидел неправдоподобно рыжебородого человека. Легкой поступью плясуна и с достоинством посла великой державы он нес тяжесть огромной плоти. Серый бархатный берет, оттянутый к затылку, усмирял длинные своенравные волосы – пепельно-рыжеватые. На нем был костюм серого бархата – куртка с отложным воротником и короткие, до колен, штаны – испанский гранд в пенсне русского земского врача, с головой древнего грека, с голыми коричневыми икрами бакинского грузчика и в сандалиях на босу ногу. Он был необыкновенен на площади, забитой деникинскими офицерами, греческими и итальянскими матросами, суетливыми спекулянтами, испуганными беженцами с севера, медлительными турками с фелюг и смуглыми феодосийскими барышнями! Он был так удивителен в этой толпе, что я сразу понял: вот это и есть знаменитый Максимилиан Волошин.

          Великолепная зарисовка Феодосии времен гражданской войны и самого Макса, как звали его друзья.
Расскажу вам историю про Волошина, которая произошла со мной.
В середине 70-х я впервые поехал заграницу, в Париж. В вагоне познакомился с одним русским эмигрантом. Слегка выпили, разговорились… Он мне сказал: «Не позабудьте взять благословение у Макса Волошина. В Париже на бульваре Эксельман есть дом, где Волошин жил, во дворике возле дома стоит его бюст. По поверью русских эмигрантов – каждый, кто хочет, чтобы в Париже ему повезло, чтобы исполнилась его мечта, должен зайти в этот дворик и положить под бюст Волошина монетку, какую-нибудь. Тогда все будет хорошо…»
          Я не придал этому пожеланию особого значения и название бульвара почти сразу забыл. В Париже лечил одну даму, сложную и капризную пациентку; свободного времени было мало. Как-то вечером стало тоскливо и одиноко. Вышел на улицу, побрел, куда глаза глядят… Вспомнился разговор в вагоне. Подумалось: хорошо бы найти тот дом и двор, где Волошин… Побрел дальше, потом пошел увереннее, ноги сами меня куда-то вели по незнакомым улицам, поворачивал то вправо, то влево... Вдруг словно кто-то шепнул: сюда. Остановился и завернул в некий дворик. Прошел чуть в глубину – и вот он передо мной: светлокаменный бюст Волошина, его нельзя было не узнать. Как будто кто-то взял за руку и привел – ощущение было, что привел сам Волошин.
          В начале прошлого века он живал в Париже многократно и подолгу, изучал там европейскую словесность, изящные искусства и философию, писал, проводил вечера в кругах литературно-художественной богемы, знал в городе, как писал Бенуа, «все ходы и выходы», был им очарован:

        Парижа я люблю осенний, строгий плен,
          И пятна ржавые сбежавшей позолоты,
          И небо серое, и веток переплеты –
          Чернильно-синие, как нити темных вен.

          Поток все тех же лиц, – одних без перемен,
          Дыханье тяжкое прерывистой работы,
          И жизни будничной крикливые заботы,
          И зелень черную и дымный камень стен.

          Мосты, где рельсами ряды домов разъяты,
          И дым от поезда клоками белой ваты,
          И из-за крыш и труб – сквозь дождь издалека
          Большое Колесо и Башня-великанша,
          И ветер рвет огни и гонит облака
          С пустынных отмелей дождливого Ла-Манша.


          Поразительно емкая и живая, дышащая стихокартина в форме сонета. Написана сто лет назад, но и сегодня Париж – такой.
          Кто автор бюста Волошина, я узнал позднее: ученик Родена, польский скульптор Эдуард Виттиг, один из тогдашних приятелей Макса. Волошин позировал ему с крапивным венком на голове. Работа, вначале междусобойская, полушуточная, вдруг пошла всерьез – скульптурная голова оказалась необыкновенно выразительной, словно что-то хотела сказать; все более проступало сходство с античным Зевсом… Виттиг назвал произведение обобщенно: Поэт, и водрузил на постамент. Стоял Поэт вначале на Марсовом поле, неподалеку от Эйфелевой башни; потом его перевезли к дому создателя башни, самого Эйфеля, где я его и нашел…
          Странно вспомнить: я не был тогда потрясен или удивлен – только обрадовался, как радуешься встрече с давним и долгожданным другом, душа залилась теплом. И раз навсегда запомнился адрес: Париж, бульвар Эксельман, 66.
          Конечно же, я положил под постамент бюста монетку, двадцать сантимов, и все мои желания в Париже счастливо исполнились, даже с лихвой.
          А через некоторое время, уже в Москве, явился ко мне и сам Макс Волошин, пришел прямо домой.
          – Как?..
          – Не буквально, конечно. Одна из чудесных коктебельских акварелей Волошина была подарена мне поэтом Владимиром Лифшицем, жене которого я помогал врачебно. Досталась эта акварель Владимиру Александровичу в подарочное наследство от друга, великого писателя Михаила Зощенко, который у него гостевал последние годы своей жизни. Волошин любил Зощенко, любил со взаимностью и подарил ему пять своих акварелей. Зощенко их часто разглядывал, говорил, что они ему помогают, излучают какую-то целебную энергию, даже головную боль утоляют. А уходя из жизни, оставил Лифшицу с просьбой, чтобы не затерялись и перешли в бережные руки… Теперь и я каждодневно вглядываюсь в одну из этих дивных картинок, она живет у меня дома.
          Вот она. Тончайшая акварель, многомерная, с изумительными внутренними объемами, с японской точностью каждого штришка и нюанса, с воздушным дыханием… Это Коктебель, узнаваемое место вблизи одной бухты.
          В левом нижнем углу – художническая подпись Максимилиана Волошина и под ней дата: 7 сентября 1928 года. Уже больше девяноста лет живет эта картинка, родившаяся за десять лет, один месяц и одиннадцать дней до моего рождения. Это больше, несравненно больше, чем Коктебель – это чудо…




Поделиться в социальных сетях

twitter ЖЖ ВКонтакте Facebook Мой Мир Одноклассники

Rambler's
Top100


левиртуальная улица • ВЛАДИМИРА ЛЕВИ • писателя, врача, психолога

Владимир Львович Леви © 2001 - 2024
Дизайн: И. Гончаренко
Рисунки: Владимир Леви
Административная поддержка сайта осуществляется IT-студией "SoftTime"

Rambler's Top100