— Здравствуй, Том.
— Здравствуй...
— Не знаешь, как меня назвать? Не помнишь меня?
Перед Томом стояло... в общем-то маленькое дерево и все-таки не дерево, конечно, а какое-то существо. Оно как будто вылуплялось из дерева, как птенец из яйца. Но вот не довылупилось.
В извилистых таинственных складках коры крылось что-то такое, чего еще понять нельзя, но что уже любишь почему-то. И глядит на тебя глаз, глубоко запрятанный в этих складках. Один глаз. Но откуда он смотрит? Из под каких таких нависших, как деревянные сосульки, век? Да веки ли это? Просто что-то прикрывает глубину. Глаз маленький, как звездочка на небе. Вот ведь звездочка на небе — махонькая... А почему же от нее так расширяется сердце?
Нос? Или сучок, похожий на птичий клювик. И одно ухо. Ухо или тоже сучок?
— Да, я встречал тебя когда-то, — вспомнил Том. — Тогда ты звался Половинкой. Но сейчас я тебя так назвать не могу. Ты не половинка.
— А кто я?
— Ты... Ты... еще не совсем вылупился.
— Из яйца? — улыбнулось существо.
— Нет, из Бога, — сказал Том и смутился. — Я не знаю, из чего или из кого, но ты не совсем вышел оттуда, откуда все мы вышли и отделились. А ты еще не отделился. Ты — удивительный. К тебе хочется прижаться и замолчать.
Существо больше ничего не говорило.
— А может оно и раньше не говорило? Может это я сам с собой говорил, — подумал Том. И замолчал. Но этот маленький, так глубоко сидящий глаз вдруг вспыхнул и точно поманил куда-то. Да, он явно хотел, чтобы Том посмотрел туда, куда смотрит он. Для этого Тому надо было обернуться. Он и обернулся и увидел какую-то звездочку на ветке. Или сосульку? Какой-то осколок хрусталя, как будто сросшегося с веткой. Что бы это ни было, но оно переливалось всеми цветами радуги. Том вздрогнул и застыл. И почудилось ему, что вот когда-то, давным-давно, когда волки остались одни в лесу и уже не слышали голоса скрипки, именно эта хрустальная веточка прозвенела: «Все хорошо, все очень, очень хорошо. Никогда не поздно этому поверить».
Ну вот сюда-то именно его и послала его любимая Старая Девочка — найти ту самую сосульку или хрусталинку, которая умеет петь, как серебряная скрипка. Найти эту сосульку и досмотреть до конца ее тайну...
Вот он и стал смотреть, да так, что оторваться не было никакой возможности... Такие переливы! Такие бесчисленные образы... А звоны...
И время остановилось. Сколько он простоял, он совершенно не знал. Точно выпал из этого мира. И вернулся в него только тогда, когда стало больно ноге. Оказывается, кто-то стоял рядом и тряс его за ногу изо всех сил. Это был маленький человечек с большой бородой.
— Том! Том!
— А? Что такое?
— Ты очень нужен Белому Зайцу и Старой Девочке. У них большое горе.
— Горе? У моей Девочки и нашего Зайца? Какое?!
— Погиб их Друг. Их самый большой Друг. Вот тот, который был когда-то волком, а потом спас Девочку от волков, потому что стал Другом и не дал ее съесть. Ну ты ведь знаешь, как это было. Это все знают. С тех пор он так старался превращать волков в друзей, стал таким настоящим помощником волшебников! А когда он последний раз пошел к волкам, они схватили и разорвали его. Назвали изменником и разорвали. Том вздрогнул. Сердце у него упало.
— Ты вообще не знаешь, что делается в мире, Том. Все, все разделились, все друг с другом воюют; и этому конца нет.
Гном говорил это уже на ходу. Том бежал, гном едва поспевал за ним. Он хотел еще что-то сказать, но тут они увидели Белого Зайца.
— Наконец-то, Том, — сказал он, и большая слеза вытекла из большого заячьего глаза. Том тоже заплакал. Заяц прижался к нему ухом. А через несколько минут зазвучала серебряная скрипка. Господи, как она зазвучала! Да ведь ее можно заслушаться точно так, как засмотреться на ту лесную хрусталинку. Да нет, больше, — еще больше. И — опять: «Все хорошо, все очень, очень хорошо. Никогда не поздно этому поверить».
Пока скрипка звучала, Том ни о чем не мог думать и вопросов никаких не было. Но как только скрипка замолкла, он поднял свои огромные, полные слез глаза на Белого Скрипача и спросил:
— Как? Как ты сейчас можешь говорить, что все хорошо? Из глаз Зайца по-прежнему текли слезы, но он посмотрел на Тома и сказал:
— Это тайна.
И больше ничего не сказал. И тут подошла к Тому Она, его Любимая.
— Мы оба тебя очень ждали, Том, — сказала Она. Ты должен и ты можешь сделать то, что нужно нашему ушедшему Другу.
— Что? Что я могу сделать, когда его нет? И что ему может быть нужно, когда его нет? Он о чем-то просил перед смертью?
— Да нет. Ни о чем. Но... он сейчас просит. Все время просит. Ему нужно помочь.
Увидев недоуменные глаза Тома, она тихо покачала головой и сказала: Ты ведь не успел досмотреть до конца тайну хрусталинки, потому и спрашиваешь. Она хотела что-то еще сказать, но тут раздался звон церковных колоколов. Звон? Да нет, какой же это звон? — скрип.
Лязг скорее. Как странно... Откуда это? Так близко... Здесь не было церкви раньше.
— Ах, Том, как многого ты не знаешь! Как много здесь изменилось!
Это сказала уже не Она и не Заяц, а Кот в сапогах. Но вот кто уж изменился, так это он. И сапоги те же и шляпа с пером, но... Том ясно почувствовал: опасаться его теперь нечего. Он гораздо больше похож на котенка, с которым он играл в стране Детства, чем на заслуженного дипломата или врача, каким он был в последнее время. Тому захотелось спросить его «что с тобой-то случилось?» Но вслух он произнес: Что, что же изменилось?
— О, всё, Том. Наш крокодил с Бабой Ягой... Ну, то есть Правитель с первой леди стали такие верующие! Стоят в церквах со свечками, храмы восстанавливают. Новые строят.
Кот говорил, а вокруг росла толпа, совсем отделившая его от Старой Девочки и от всего, что он любил. А Кот между тем продолжал:
— И знаешь, всех, всех сгоняют в храмы.
— Как сгоняют?
— Ну так. Как раньше не пускали, так теперь сгоняют. Смотрят — кто не ходит, тот не свой, не надежный. И все друг друга опасаться стали. Всё думают — кто наш, кто не наш. А сейчас они служат панихиду по Другу. Объявили его — своим. И все должны идти на панихиду.
— Но... можно ведь и пойти. Почему же не пойти на панихиду? — сказал Том.
— Пойти-то можно, только...
— Что?
— Не это нужно Другу.
— А ты знаешь, что нужно Другу? В самом деле знаешь?
— Нет. Ничего я не знаю. Но крокодиловых слез ему не нужно. И молитв бабаягишкиных тоже.
Они вот на все вопросы, на которые волшебники не отвечают, ответили. Где? Как? Почему? Волшебники, я теперь-то понял, нам не отвечают, потому что в это время говорят с Тем, Кого мы не слышим. Кто молчит. А эти... эти сами с собой говорят, а нас уверяют, что все точно знают.
Кот помолчал. Потом добавил:
— У них Гусыня теперь регентша церковного хора. Они и меня хотели певцом сделать и даже, чтоб хором руководил... — Кот махнул лапой.
Том улыбнулся, представив себе поющего Кота.
— А ты не захотел?
— Нет уж. У меня теперь тоска, Том. Мне так постыло всё, что я делал. Хитрил, хвастал, обманывал. Мне так захотелось, чтоб было как там, тогда — в Детстве... и — не получается.
— Почему же?
— Понимаешь, Том... Наши правители всё точно знают. Раньше точно знали, как построить светлое будущее на земле. Теперь точно знают, что будет после смерти и что до рождения было. Одни точно знают, что посмертие есть, другие — что его нет. А что именно есть, все знают по-разному. Крокодилы по одному, волки по другому. Вот теперь война волков и крокодилов. Наши все на стороне крокодила. А у меня — тоска. Понимаешь, я раньше был, как все, а теперь понял, что потерял что-то самое главное.
— Что же это, Кот?
— Тайну, Том. Они все обходятся без Тайны. И я раньше обходился. А теперь не могу. Вот есть сказка про то, как человек тень потерял. А есть правда про то, как все Тайну потеряли.
— И когда же это ты понял, что потерял Тайну?
— Не знаю точно, когда. Но только, глядя на тебя, понял. Вот стал почему-то присматриваться к тебе, следить за тобой. Увидел, как ты часами стоишь, глядя на пустяк какой-то, и весь светишься. И чего это, думаю, он светится?
— Ну а теперь понял?
— Не... не понял. Но я почему-то тебе поверил, Том. Поверил, что что-то есть, что какая-то Тайна есть. У тебя есть, а я ее потерял.
Тому вдруг захотелось погладить его, как когда-то, и назвать старым детским именем «Мурзик», но он удержался.
— Знаешь, у меня у самого сейчас тоска. Я вот совсем не знаю, как выполнить Ее задание...
— Какое задание?
— Да вот, Она велела сделать то, что нужно ушедшему Другу. А я не знаю, что же ему может быть нужно?
Кот вдруг поднял переднюю лапу и застыл в удивлении. А потом сказал:
— Ты узнаешь. Ты найдешь. Только можно я буду с тобой вместе искать?
Том смутился. Ему так часто надо быть одному. Бывают моменты, когда просто нельзя иначе. Вот ведь и сейчас Кот его отвлек, а его Любимая и Скрипач вдруг отдалились куда-то. Правда, они, кажется, всё сказали, что нужно. А все-таки Кот от них отвлёк. Кот? Или этот странный колокольный звон, в котором совсем не было глубоких переливов. Да нет, Кот молодец, Кот ему что-то очень важное сказал. Но все-таки взять его с собой не поиск? Том помолчал, а потом тихо сказал:
— А ты не испугаешься? Не помешаешь мне?
— Нет, не помешаю. Испугаюсь или нет, но тебе не помешаю ни в чем. Понимаешь, до сих пор я любил только самого себя. А теперь я люблю тебя. Хочешь верь, хочешь нет.
— Но я ведь ничего не знаю, — тихо сказал Том.
Они сами не заметили, как очутились в лесу. В большом ночном лесу, над которым загорались звезды. А вот и Оль и рядом с ним тот, кого он когда-то звал Половинкой. Но они молчат. Смотрят на Тома с Котом и молчат. Только тихо кивают. Руками? Ветвями?
— Да, я ничего не знаю, — повторил Том и замер на месте. И вдруг:
А я что-то знаю. А я что-то знаю, А я что-то знаю, Знаю и пою.
— Помпончик?
Кот мягко потерся о руку Тома и прошептал: Вот он вправду знает, потому что не точно знает, потому что не все знает, а что-то... Вот ему я верю.
— Помпончик, ты понимаешь, Она сказала, что я должен сделать то, что нужно нашему ушедшему Другу. Но я ведь совсем не знаю, что я могу сделать.
— А что Белый Заяц делал? — спросил Помпончик.
— Он играл на своей скрипке, которая говорила, что все хорошо. И когда я спросил его, как это он может говорить сейчас, что все хорошо, он ответил, что это Тайна.
— Аа, — сказал Помпончик.
— Что «а»?
— А то, что Тайна—то осталась. Друг ушел, а Тайна осталась. Раньше все видели Друга и никто не видел, что у него есть большущая Тайна. Теперь он ушел, а Тайна-то осталась. Этого другие не видят, а Заяц видит. А это ведь самое главное, что у Друга было и есть.
— Было и есть, — как эхо повторил Том. И вдруг вспомнил того, еще не совсем отделившегося от... Всего. — Мы видим только что—то, а есть еще ВСЁ, но оно не видимо. Так вот почему Белый Заяц говорит «всё хорошо». Хорошо — ВСЁ. То, что всё охватывает, что мы не видим. Мы видим столько ужасного... Но мы не всё видим. А ВСЁ...
— А ВСЁ — это Тайна, — тихо сказал Помпончик.
Том начал волноваться и что-то вспоминать. «Ну да, ты снова забыл их, — сказал Помпончик. — А я всегда помню то, что ты забываешь и забываю то, что ты помнишь. Иди к тем, кто никогда, никогда не теряет Тайны. Они умеют не только хранить, Они умеют еще кормить тайну.
— Как это?
— Как костер кормят. Бросая в него поленья.
И — вот он — костер гномов. Тишина. Господи, какая тишина! Она растет, как Дерево, как Любовь. Она расправляется, как небо. Том оглянулся на Кота. Но Кот... Что это с ним? Он свернулся клубком у Тома на коленях, как только Том уселся на пенёк, и совершенно замер. Будет ли он слышать голоса гномов или нет, это неизвестно, но мешать он точно не будет, он сейчас само спокойствие.
И вот — тихий звон со звезды и в ответ голос первого гнома:
Есть план на небесах, иль все сошлось случайно,
Не мне о том судить, забота не моя.
Я знаю лишь одно — у Дерева есть Тайна
И с ним, как и с тобой, встречаюсь в Тайне я.
Пред бездною небес, что всё земное знанье?
Откуда мы пришли? Куда уходим мы?
Есть Тайна у Души и это — ликованье,
Отсутствие концов и выход из тюрьмы.
И вот второй звон и ответ второго:
И нечего мечтать о невозможном чуде
И строить в небесах загробное жилье —
Все есть сейчас и здесь. О только б, только б люди
Учились постигать присутствие Твое!
Присутствие Твое, когда вокруг — ни звука
Когда прибрежный лес дрожит в речной воде,
Когда блестит реки далекая излука
Присутствие Твое, когда — никто, нигде...
И опять — звон. И — третий голос:
Я только переводчик. Знали б вы,
Как мало мне отпущено свободы,
Как будто ждет лишенье головы
За каждую неточность перевода.
Когда бы смерить, сколько нужно мне
Немого неотрывного вниманья,
Чтобы понять, что зреет в тишине
И что звучит в глубинах мирозданья...
И сколько нужно тайного труда,
Чтоб в слово превратить касанье Духа
И то, что молча говорит звезда,
Доступным сделать для чьего-то слуха.
Когда б вы догадались, сколько зла
Скрывается в одной фальшивой ноте,
Вы бросили бы все свои дела
И стали б помогать моей работе.
Кот приоткрыл один глаз, потом вздохнул, поморгал и закрыл его, а Том стал прислушиваться к четвертому голосу:
Я узнаю, как создаются звезды:
Когда земная жизнь сойдет на нет,
В бессветный бездне затрепещет воздух
И задрожит и замерцает свет.
Одна душа пересекла границу,
Одна свеча у Бога зажжена...
Но вдруг в зрачках бессчетных отразится
И станет бесконечностью — одна.
И вот костра не видно. Одни уголья. Но... огни разбросаны по всей земле и по всему небу. Или действительно это один огонь отражается в бессчетных зрачках? Зрачки, зрачки бессчетных глаз и — один огонек во всех?.. Чистый глаз, хрустальный зрачок, отражающий, хранящий, не дающий исчезнуть одному единственному живому огню...
Том вздрогнул. Ему показалось, что он проваливается в темную бездну и в этой бездне повисает, держится... На чем? Это тайна. И это уже было с ним. Но сейчас он почувствовал, что эта бездна и сердце ушедшего Друга — одно.
«Есть Тайна у Души и это — ликованье,
Отсутствие концов и выход из тюрьмы»
Да, какие же концы! — Бесконечность. И тут он почувствовал, какой бесконечный труд ждет его. Но он уже знает, знает, что это за труд, и это такая радость, знать и делать то, что никогда не переделаешь, никогда не кончишь!..
И сколько надо тайного труда,
Чтоб в слово превратить касанье Духа
И то, что молча говорит звезда,
Доступным сделать для чьего-то слуха.
Да, жизни не хватит на то, чтоб переводить переводить на человеческий язык то, что говорят эти бесчисленные звезды. И — ничего не придумать от себя, а только донести их голос до сердец людских... Только то, что есть — ни одной фальшивой ноты.
Том неожиданно взглянул на своего тихого спутника. Он по-прежнему жмурится и только прижимается к ноге Тома. Том чувствует его тепло. «А ведь-он все-таки различил фальшивую ноту. Понял, что правда без Тайны это неправда. И что в церкви, которой покровительствует Крокодил, нет правды».
А мы ведь найдем, подумал Том, — найдем ту настоящую невидимую церковь, в которой — ни одной фальшивой ноты. Найдем, потому что она — есть. Мне это звезда сказала.
И — точно в ответ на эти мысли раздался бездонно глубокий и чистый звон. Как будто со дна морского... или озерного... или со дна всей этой обступившей их Бездны?..
И вслед за этим высветились контуры Храма. Прямо на глазах в Бездне рождался Свет и становился очертанием Церкви. И вот из распахнутых окон полилось пение хора. Ангельского хора...
Что это? Подводный Китеж или Небесный Иерусалим?
Как бы это ни называть, это была Невидимая Церковь...
Да ведь это самосветящееся сердце, которое всегда спрятано в груди, — неожиданно понял Том, — но если оно зазвучит и засветится!..
Засветилось, зазвучало и стало звать куда-то это невидимое сердце мира. Все это — удивительный звон и пение было предвестием чего-то небывало важного. Чего? Что должно было произойти?
Долго вопрошать не пришлось. Хор и колокола смолкли, и в полной тишине зазвучала скрипка. Но какая! Сомнений быть не могло: так звучит единственная скрипка в мире — Ее золотая скрипка. Боже мой, сколько лет она не брала ее в руки. И — снова взяла... А какой свет, какой свет разливается от этих звуков! Сиреневое свечение, которое охватывало собой небо и землю...
Но ведь в первый раз она брала эту скрипку, чтобы играть волкам. Тогда... тогда она осталась цела, потому что рядом был Друг.
Один волк стал Другом и спас Ее этим. Но сейчас Друга нет. А волки озверели, то есть обволчели, как никогда. И она одна перед всеми. Совершенно беззащитная.
Волки и крокодилы объявили войну друг другу. Если эта война разгорится, то погибнут все: и люди и зайцы и волки и крокодилы. И вот среди всего этого безумия раздается «Все хорошо. Все очень-очень хорошо. Никогда не поздно этому поверить». Кто может услышать этот голос?!
Ее сейчас разорвут на части!.. Том дрожал мелкой дрожью. И только тепло Кота, прижавшегося к нему, чуть-чуть унимало эту дрожь. Он положил руку на голову Кота, а тот стал виться вокруг него и тереться, а потом прошептал: «Ну что же ты дрожишь так, Том? Ведь все хорошо, все очень, очень хорошо»...
Том застыл в изумлении. И вдруг устыдился — «Мурзик, друг мой, ты поверил, а я... а я. Я первый должен был поверить — сказал он, утирая слезы — спасибо тебе за науку».
— Какая уж наука от слепого котенка?
— Слепого котенка?
— Ну да, Том. Я стал, как слепой котенок. Я ничего не вижу. Только все слышу. Понимаешь, я ведь родственник волшебного Кота, у которого всегда горят глаза. А у меня погасли, когда я потерял Тайну. Ну я... я не захотел больше глядеть погасшими глазами. Лучше уж быть слепым котенком, и только слышать того, кого любишь.
«Быть слепым котенком и слышать того, кого любишь — повторил Том. Вот, мне надо быть слепым котенком и слушать Ту, которую люблю».
Он закрыл глаза и стал слушать Скрипку. Скрипка доиграла все с начала до конца и замолкла. Никто ее не оборвал. Да, просто она все сказала, что ей нужно было.
И — никакого лязга, скрежета зубовного, стона... Том открыл глаза с бьющимся сердцем и увидел, что они стоят у самого входа в Царство волшебных зеркал.
— Здравствуй, Том, — сказала Владычица Хрусталей. — Да ты не один. Здравствуй и ты, спутник Тома.
— Здравствуй, Королева.
— Все хорошо. Все очень, очень хорошо, — сказала Она.
— Никогда не поздно в это поверить, — ответил Том. И это было как пароль и ответ.
— Входите, — сказала Владычица.
И они вошли.
— Взгляните теперь в мои зеркала.
Кот решил, что он, конечно, ничего не увидел, но пусть увидит Том, а он порадуется вместе с ним. Но... прямо перед ним в волшебном зеркале было два зеленых огня.
— Мои глаза?! Мои настоящие глаза?! Те самые два зеленых, с которыми вместе еще и один рубиновый появляется! Том, я вижу!
— И я вижу, — тихо сказал Том, а потом замолчал, потому что его затопило ликование. — Он увидел Ее. Целую и невредимую с золотой скрипкой в руках. Все хрустальное царство — царство прозрачных — вспыхнуло и загорелось мириадами переливчатых огней. И осветило Ее всю, в розовом платье и с золотой скрипкой в руках.
— Ну вот ты и выполнил мое задание. Досмотрел до конца тайну хрусталинки и сделал так, что еще одни глаза засветились.
— Я?.. Я ничего не делал. Это само, — удивился Том, но внезапно понял, что все равно, как это произошло.
— Да, все равно, — сказала она, продолжая его мысли. — Важно то, что свету в мире не убавилось, хотя нашего Друга здесь нет. Сохранить свет в мире — это самое главное, что можно сделать для ушедшего. Это значит — ему есть куда придти.
— Что? — спросил Том. — Как это? Она тихо улыбнулась в ответ и сказала только одно:
Это Тайна.
|
