Не лезьте без очереди!
«Самообслуживание — не лучший способ стать трупом» (из бесед с Георгием Дариным)
Совершить самоубийство — значит нарушить правила вежливости, явившись к Господу без приглашения.
Лорд Деннинг
ГД — Признаюсь, меня мало интересуют те внешние причины самоубийств, которые пребывают где-то вне конкретного человека, совершающего побег из жизни — социальные, экономические, политические, какие-то общементалитетные и тому подобные. Все это как погода и небесные светила, которые, конечно, влияют, но на кого как. Интересуют меня больше всего те причины, которые действуют в самом человеке, внутри него. И отсюда вопрос с ударением: в чем главные ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ причины самоубийств?
ВЛ — Вот три основных, в которые вливаются, как малые реки в большие, многие частные, включая, например, и такую общераспространенную, как любовная травма, или такие суровые, как болезнь, инвалидность, потеря средств к существованию: 1) душевное одиночество; 2) потеря стимула жить — внутреннего смысла жизни, ее ЗАЧЕМ; 3) итог и главное — душевная боль, невыносимость жизни, тоска, пытка существования.
Когда три эти большие внутренние причинные реки своими устьями соединяются и друг дружку наполняют, усиливают — риск резко растет. Возникает то, что я называю воронкой — особое предсамоубийственное состояние, в котором поводы и причины, к нему приведшие, уже не имеют значения (у ребенка это может быть и несчастная любовь, и двойка, и отобранная игрушка). Действует только конечное следствие: душа теряет себя и не руководится ничем, кроме давящей тоски и боли, ощущаемой уже не как боль, а как торжество, как озарение… В этой тьме — там, в закручивающейся воронке — поступки могут быть точно рассчитанными, изобретательными и последовательными — суженное сознание кажется себе наконец-то ясным. Сознание сдавливается как петля, сжимается до точки — логично, никаких импульсов… И вот грань — миг, за которым событие уже неуправляемо, уже механически себя продолжает…
— Можно пример?
— У одной моей знакомой, молодой женщины, в результате несчастного случая погиб возлюбленный. У нее была маленькая дочка, не от этого человека, и после его смерти она почувствовала, что пропал смысл жизни. Крепилась полтора года, а потом как-то сошлось несколько огорчений — поссорилась с близкой подругой, неприятности на работе… И вот — совершила страшное: вместе со своей девочкой выбросилась из окна. В записке написала, что дочку прихватила, чтобы не оставлять ее сиротой.
— …
— Я знал и эту женщину, Лору Опалеву, и ее возлюбленного, Владимира Казьмина. Он был прекрасным художником, глубоким, светлым, солнечным человеком. Мы были с ним дружны и духовно близки. Лора тоже была светлой личностью, милой, мягкой, изысканно-интеллигентной. Писала интересные стихи. Но свет ее был отраженным — ей нужен был внешний источник, которым и стал для нее Он, ушедший. Он был ее солнцем и землей, она — его луной. И без него не выдержала, не удержалась на орбите жизни и совершила ужасное — язык не поворачивается сказать, но приходится — преступление.
Роковое свойство массы духовно недоснабженных душ: ценностная суженность, она же зависимость. Уймы людей в бытийных ненастьях теряют некие части своей бытийственности. Иной раз очень важные — средства к жизни, социальный статус, красоту, репутацию. Иной раз и сверхважные: ребенка, здоровье, любовь… Но все же не все! — Покуда есть жизнь и сознание, есть и то, ради чего стоит жить. Если жизнь продолжается и сознание работает, если ясна мысль и действует воля, — любым потерям можно противопоставить новые обретения, и сверх всего — не подвластные никаким судьбинам, неуничтожимые обретения духа.
Но при ценностной суженности, она же зависимость, переживается, что потеряно все — совсем, целиком, что ничего не осталось и никогда не вернется. Что больше жить нечем и незачем. У многих при этом сознание бессильно понимает, что жить нужно и можно, а жизнечувствие падает в тартарары. И просыпается зверь по имени мортидо — влечение к смерти, вот эта воронка, засасывающая в черную дыру…
Самоубийство всегда сопряжено с теснотой души и сужением сознания. Даже и в обычных, спокойных состояниях, в ясном, казалось бы, сознании, мы не воспринимаем мир целиком, только кусочками — не осознаем полностью ни своего прошлого, ни настоящего, ни тем более будущего — ведь и глазом мы видим только до линии горизонта. А в кризисных состояниях, сбившись с пути, человек словно бы попадает в густой колючий придорожный кустарник — ни зги не видать, ни просвета — и неведомо, что дорога-то рядом: соверши только усилие веры — рванись, продерись сквозь колючую тьму на дорогу, на свет!
Вот и нужна твердая добрая рука — рука знающего, что она есть, эта потерянная дорога, и готового помочь к ней прорваться. Или хотя бы окликающий голос, дающий внятные позывные. Можно и по телефону. Для подачи этих позывных мы и создали в восьмидесятые годы первый в СССР и России телефон доверия.
— Долгое время тема самоубийства в Союзе оставалась закрытой…
— Да, и статистика была засекречена, и в СМИ, и в литературе молчок: ни самоубийств, ни агрессии, ни секса — ничего такого у нас нет, все спокойненько, тишь да гладь. И вот на тебе — откуда-то вдруг все повылазило, да как люто. После того, как покончили с собой несколько детей членов Политбюро, Косыгин, тогдашний руководитель правительства, распорядился начать полузакрытые исследования по этой проблеме — включили первый тускленький зеленый свет. Профессором Айной Григорьевной Амбрумовой создан был первый в Москве и во всем СССР центр (сначала небольшая исследовательская группа) изучения и предупреждения самоубийств с телефоном доверия и кризисным стационаром. По ее приглашению я принял в этом участие. Работали на базах нескольких клиник и диспансеров, а в особо тесном содружестве — с институтом скорой помощи имени Склифосовского. Пришлось посотрудничать и с министерством внутренних дел, с некоторыми его закрытыми учреждениями. Проводили психологические исследования агрессивного и аутоагрессивного поведения в колониях, в тюрьмах.
— В чем состоял ваш личный вклад?
— Я бы не стал отделять его от работы всех наших сотрудников. По тем данным, которые были для нас доступны, мы постарались исследовать, люди каких социальных категорий и психологических типажей у нас в стране с наибольшей вероятностью совершают самоубийства и попытки самоубийств, по каким основным причинам, каким мотивам.
Изучали не только самоубийства, но и другие проявления агрессии, направленной на себя (аутоагресии) — всевозможные разновидности саморазрушительного поведения, осознанного и неосознанного, включая и такие общераспространенные, как пьянство и курение. Разрабатывали стратегии и тактики помощи разным людям, находящимся в предсамоубийственном состоянии — пресуициде (или после уже совершенной попытки, когда высоковероятен повтор). Ввели в практику способы оценки вероятности самоубийства и несколько спасательных техник — методов психологической реанимации — или, как это я теперь называю, ревивации, оживления души. Часть из этих способов может работать заочно — внедряться в произведения искусства, в печатный текст, что и я стараюсь по мере сил делать в своих книгах с некоторыми положительными результатами.
Еще задолго до начала работы в центре мне приходилось практически каждый рабочий день помогать кому-то, кто находился на грани самоубийства или в некоей степени приближения, либо в постсуициде — после совершенной попытки; помогать родным и близким самоубийц, их детям.
Моим исследовательским заключением, после множества наблюдений, стало понимание, что самоубийства и депрессии связаны не однозначно.
Люди, испытывающие тягу к самоубийству, не обязательно находятся в состоянии депрессии в медицинском значении этого слова. Большинство самоубийств совершается в состоянии активной душевной боли, которое я назвал психалгией: душа болит и тоскует невыносимо, жизнь — ад, но проявлений душевной угнетенности (Великий человековед, психолог и философ Уильям Джеймс в книге «Многообразие религиозного опыта» описывает это состояние так: «…гнетущая тоска, нечто вроде психической невралгии… в ней бывает то глубокое отвращение ко всему, то раздражительность, то недоверие себе, доходящее до отчаяния, то подобное недоверие к другим, то беспокойство и тревога, то страх. Жертва такой тоски может поддаться ей и может с нею бороться; может обвинять себя или винить внешние обстоятельства, может терзаться вопросом, почему так страдает, и может не задавать его…»
может не быть практически никаких — энергичность, работоспособность, общительность, разносторонние интересы, цветущие таланты могут сохраняться вполне. Первый человек, на котором я убедился, что психалгия бывает и без депрессии (хотя депрессий без психалгии практически не бывает), был ваш покорный слуга.
Депрессивного человека легко опознать по внешним признакам даже без особой психологической квалификации. А человека психалгического — с душой страшно болящей, но с мозгом вполне бодрым — так просто не отличишь: невыносимая боль может прятаться под живостью, веселостью и обаянием; человек может искренне произносить жизнеутверждающие слова, делать много хорошего, вдохновлять на жизнь других, и лишь на какие-то мгновения из заглазья вдруг проступает тень…
Психалгия может быть острой, пронзающей как молния, бывает и затяжной, многолетней пыткой. Часто сопряжена с внезапной или постепенно нарастающей потерей стимулов существования, смысла жизни. Некая часть самоубийств — холодные философские суициды — совершаются и без психалгической составляющей, или с минимальной, — просто из-за ненахождения или потери ЗАЧЕМ — смысла жизни, или, как я предпочитаю говорить, смыслоценности. Это может произойти и на фоне, казалось бы, полного благополучия.
— Получается, что вы, психиатр, вступив с открытым забралом в борьбу с самоубийствами, вынуждены были практически выйти из границ своей медицинской специальности?
— Разумеется. Среди тех, кто кончает с собой или пытается, людей, больных психически — с поврежденным восприятием и мышлением, с неадекватным сознанием — по нашим исследованиям, не более 25 процентов. Но нужно ясно понимать: и психически здоровые люди часто бывают в нездоровых состояниях, в невменяемости и полувменяемости, в затмениях души, в душевной болезни.
— То есть: психическая болезнь и душевная — не одно и то же?
— Иногда одно, иногда не одно. Иной психически больной и душевно болен, а иной психически болен, а душевно, как ни странно, здоров и здоровей многих, считающихся нормальными. Можно быть тяжело душевнобольным при здоровой психике.
— Что-то трудно это воспринимается.
— Да, сложновато, но что поделаешь, человек все-таки не обезьяна и не компьютер, хотя с обоими много общего. Четкое разграничение затруднено лингвистически: формально «психическое» и «душевное» — одно, греческое «психэ» и означает «душа». Но практика убеждает: то, что именуется психикой — лишь небольшая часть чего-то неизмеримо большего, живущего в человеке. Маленькая проявленная часть необъятной пленки. В сновидениях, в экстремальных и трансовых состояниях, в гипнозе, у некоторых психиатрических пациентов, у маленьких детей и у ослабоумевших стариков это особенно очевидно: психика обыкновенная или примитивная, недоразвитая или деградированная, затемненная или грубо искаженная, — но нет-нет да проявится, вдруг мелькнет или ясно выступит что-то совсем иное — с других уровней, с немыслимых глубин, с незримых высот…
Душа — очень подходящее, очень хорошее русское слово для обозначения нашей многоуровневой внутренней жизни — живой вселенной, вселённой в нас.
Важно понять: самоубийство не сводится к сумасшествию, даже у психически больного человека. Больные обычно совершают самоубийства не в разгаре психоза, а в просветах близости к выздоровлению, на зыбкой грани здорового самосознания.
— Замечал: иной раз кто-нибудь из юных ребят любит пощеголять ненароком шрамами на запястье, порезанными венами…
— Если пощеголять, подемонстрировать — то еще ничего: человек страдает и хочет показать, что страдает сильно, хочет привлечь внимание. Страдает еще не настолько, чтобы всерьез распрощаться с жизнью, но дает знать: если приспичит, могу и распрощаться, так что смотрите, не упустите меня. Душевная незрелость в полном цвету.
— Помощь в таких случаях требуется, или можно не опасаться — несерьезно?
— Серьезно или не очень серьезно — помощь в любом случае требуется обязательно. Без паники, без давления, без охов, ахов и ухов — спокойно общаться, беседовать и просвещать потихоньку. Стараться понять получше, что же там творится внутри. Ненавязчиво поднимать самооценку. Можно с иронией. Можно весело. Можно шутить.
— Самоубийство, всерьез задуманное, предотвратить можно?
— Если вовремя распознать, если успеть догадаться, что есть такая опасность, — да, можно. Иногда трудно до невозможности, иногда очень легко — может хватить одного слова, одного взгляда, одного прикосновения — но вовремя, вовремя! Непоправимое происходит в секунду. В секунду же можно человека спасти. Иной раз стоит лишь показать ненароком: вот, этому, этой — стократ хуже, а держатся. Выиграть кусочек драгоценного времени — переждать, переболтать, дать выговориться, перемочься — глядишь, затмение и минует. На телефоне доверия каждая секунда разговора может оказаться спасительной.
— А насколько важны лекарства?
— Когда как. Иногда нет иного выбора, кроме как лекарством спасать, подчас и насильственно.
— Насильственно?!
— Раньше одно лишь подозрение на суицидальные намерения было достаточным основанием для насильного укладывания человека в клинику и закачивания в него лекарств. Теперь не так, но… Вопрос «жизнь или смерть» слишком конкретен и неотложен, чтобы помогающему можно было позволить себе философствовать или руководствоваться какими-то установками. Я противник насилия и признаю право каждого сознательно распоряжаться своей жизнью, включая и срок перехода. Я на стороне тех, кто отстаивает право эвтаназии — сознательного прекращения своей жизни, если она пришла к положению, в котором не остается ничего, кроме беспомощности и страданий. Признаю право человека на осознанную добровольную смерть. Но в этих утверждениях важнее всего слова: осознанная, сознательно. Когда человек невменяемо саморазрушителен — совесть требует нарушить его право на самораспоряжение ради него же. Приходится брать на душу грех насилия, чтобы не брать греха большего: равнодушия. Это вам говорит тот, кого многие благодарили за спасение от самоубийства, и ни один еще за это не попенял.
— Но уверены ли вы, что в каждом конкретном случае человек со стороны, пусть даже и опытнейший специалист, может определить, осознанно ли человек выбирает, умереть ему или жить?
— Конечно же, не уверен. Во многих случаях это определить невозможно: колоссальный дефицит информации, происходит не поймешь что, человек вот-вот погибнет. Приходится, не раздумывая, брать ответственность: решать в пользу жизни, пусть и насильственной, а там видно будет.
Кто знает последнюю мысль преступившего грань обратимости, затянутого в воронку? Последняя вспышка убиваемого сознания — в затяге туда, во тьме, в самой последней точке — может быть, там оно и было, прозрение с поворотом на жизнь, но...
Многим, кого не успел спасти, мысленно повторял: если бы ты только мог в тот миг увидеть себя первым детским, всепонимающим взглядом — взглядом своей души — ты бы сам себя схватил, связал и приговорил к жизни. Ты бы убил себя наоборот — чтобы жить...
— Что можно сказать тем, кто принял твердое решение о самоубийстве?
— Грубо можно так: не лезьте без очереди. «Вас здесь не стояло». Полустишком так: смертный, не рвись вперед: каждого в свой черед вызовут в кабинет, откуда возврата нет.
А прозой помягче так: пожалуйста, подождите. Побудьте с нами и подышите.
Уверены ли вы, что уже постигли истину? — что больше ничего в мире для вас не откроется?
А если это ошибка? Вдруг заблуждаетесь? Вдруг забыли главное?
Не спешите, подождите, побудьте здесь, подышите еще с нами вместе — и к вам придут свежие соображения, и захочется узнать, что же будет дальше. Захочется кому-то или во что-то поверить. Захочется кого-нибудь полюбить. Захочется кому-нибудь побить морду. Найдется, ради чего стоит еще помучиться. Как сказал Андрей Кнышев: «Жизнь коротка, можно и потерпеть».
Хоть и правильно пошутил Олеша, а вслед за ним Станислав Ежи Лец, что «жизнь вредна, от нее умирают», — но еще правильнее другое: полезно жить. И это не шутка. Жизнь происходит от жизни — так природа устроена: жизнь дает жизнь, жизнь жизнью поддерживается. Уставшие, разочарованные, тоскующие, разуверившиеся во всем — знайте: вы очень многим помогаете жить только тем, что живете. Да — помогаете, держите в жизни самим фактом своей жизни! Как бы вам ни жилось, какими бы вы ни были — прекрасными или ужасными, первыми или последними — одним лишь своим дыханием, одним лишь сердцебиением, одной мыслью, одной решимостью продолжать жить вы помогаете жизни, помогаете множеству жизней жить дальше — на вас многое держится. Вам зачтется!..
Ключевые слова: Одиночество, Помощь, Психиатр, Психолог, Самопомощь, Экстремальные ситуации и состояния, Я, отношение к себе
Упоминание имен: Айна Амбрумова, Уильям Джеймс, Владимир Казьмин, Андрей Кнышев, Станислав Ежи Лец, Юрий Олеша
Поделиться в социальных сетях
Вы можете сказать "спасибо" проекту здесь
|
