дом леви
кабинет бзикиатрии
кафедра зависимологии
гостиный твор
дело в шляпе
гипнотарий
гостиная
форум
ВОТ
Главная площадь Levi Street
twitter ЖЖ ВКонтакте Facebook Мой Мир
КниГид
парк влюбленных
художественная галерея
академия фортунологии
детский дворик
рассылочная
смехотарий
избранное
почта
о книгах

объявления

об улице


Levi Street / Проблемарий / Материалы сайта / VITARIUM: лица, характеры, судьбы / Сергей Корсаков / Почерк жизни: Сергей Сергеевич Корсаков

 

Почерк жизни: Сергей Сергеевич Корсаков

 


          Сергей Сергеевич Корсаков, русский и мировой психиатр номер один по значению – Психиатр от Бога, величайший из величайших. Создатель и воплотитель Системы Нестеснения и Открытых Дверей и Системы Морального Влияния – двух столпов гуманистической психиатрии – психиатрии психологичной.
          Если вы москвич или будете часом в Москве – найдите эту улочку: Россолимо, дом № 11, зайдите во двор…
          Там, за воротами, в дальней глубине длинного подъездного двора вас встретит Сергей Сергеевич.
          Я не только о большелобом бородатом бюсте на постаменте с цветочной клумбой – не только…
          У Корсакова и в самом деле была такая скульптурная, дивная, патриархально-величественная голова, и бюст сам по себе хорош, на нем четырехлапое добавление к имени: УЧЕНЫЙ, МЫСЛИТЕЛЬ, ПСИХИАТР, ГУМАНИСТ – все правильно и далеко, далеко не полно…
          Как определить того, кто одним молчаливым взглядом мог успокоить самого буйного психотика, одной краткой беседой снять безумную тоску, душевную боль?..
          Того единственного, при ком в сумасшедшем доме двери и окна оставались круглые сутки открытыми, и никто не убегал, не буянил, ничего скверного не случалось?.. Того, кто в своем лице сделал психиатрию психологичной, а психологию психотерапевтичной?..
          Этого и поныне еще нет нигде в мире как действующей системы – видно, не тиражируемо.
          Душа этого гения человечности в тонкой физической ощутимости витает в подвижном пульсирующем пространстве, образуемом открыванием двери Его клиники – подчеркиваю: его, Корсакова, а не имени.
          Дверь, важно заметить, входная и выходная, выход там же, где вход, что характерно для положений, кажущихся безвыходными.
          В саму клинику психиатрии Московской Медицинской академии (в мое студенческое и аспирантское время – 1-го мединститута, а в корсаковское, оно же чеховское и толстовское – Московского университета) я вас, понятно, не приглашаю, хотя, если бы меня лично спросили, куда бы ты предпочел поместиться в случае катаклизменного съезда крыши или просто так, маленько отдохнуть от себя, я бы не раздумывая назвал это место.
          Не потому, что как-то особенно тут хорошо лечат или лучше относятся к пациентам, чем в прочих подобных заведениях, – если это и так, то ныне, увы, только на малую долю, и все, как и всюду, зависит от того, к какому конкретно доктору и какой смене сестринской попадешь.
          И не потому, что стены здесь еще той, старинной кирпичной кладки благородно-утемненного цвета; не потому – хотя это очень важно – что смотрят на все стороны крупные красивые окна итальянского типа, а над просторными кроватями пациентов – высокие потолки с угловыми закруглениями и бордюрной лепниной.
          Не потому даже, что есть у клиники свой прекрасный сад, отъединенный от городского снованья и шума, а на втором этаже – библиотека с остатками старых книг на множестве языков и аудитория с превосходным древним роялем, за коим провел я немало импровизационных часов долгими дежурственными вечерами…
          А потому, что Он живет здесь и ныне, прямо сейчас.
          Настоящий хозяин, отец дела.
          Доказать это, конечно, нельзя. Только догадываться и чувствовать: есть надпространственная и сквозьвременная связь личности и ее обиталища, дома и духа.
          Тем более если дух обладал мощнейшей нравственно-творческой энергией и вовсю ее развивал, вкладывал себя целиком в каждое прожитое мгновение.
          Дом хранит и воспроизводит эти плодоносные импульсы даже и в ту пору, когда давно заселен чужеродьем, разворован, загажен…

          ***
          Что такое 150 лет на историческом циферблате? – Какие-нибудь полторы минутки. Люди, жившие хронологически дольше этого срока, есть и на моей памяти.
          Корсакову на вселенский взлет могучего мозга было отпущено всего 46, на год меньше другого его гениального соотечественника, современника и почти ровесника Владимира Соловьева, ушедшего в том же 1900-м.
          Племя духовных богатырей населяло в то время культуру российскую («Богатыри – не вы»…), целые выводки их гнездились нередко буквально на одном пятачке.
          Соседом корсаковской обители был Лев Толстой, чья графская московская усадьба на улице, носящей сейчас его имя, располагалась вплотную к саду психиатрической клиники, с общим забором из вот этого самого благородного кирпича, он там и ныне…
          Случалось, на забор этот, не очень высокий, взбирались толстовские детишки, числом немалые, а с другой стороны подходили больные, происходило общение.
          Сумасшедшие – самые интересные собеседники, это знают и взрослые, а уж дети подавно.
          Сам граф хаживал в гости в клинику, беседовал с Корсаковым и пациентами, посещал концерты, устраивавшиеся в аудитории для больных и врачей, присутствовал на лечебных сеансах гипноза.
          После наблюдения одного из сеансов записал в дневнике, что гипнотическое состояние у взрослого – как раз то, в котором обычно, нормально пребывает ребенок: полное, безграничное доверие к жизни и другому человеку, совершенная, абсолютная вера…
          А доктору Корсакову, заметил Толстой, его пациенты так верят и без гипноза, потому что особо хороший он человек, умеет всецело проникнуться душой своего собеседника и вселить в нее мир и покой, даже если тот пребывает в бреду и болезненно возбужден…
          Эта же клиника навела Льва Николаевича на определение сущности всякой психолечебницы: «место, где больные общераспространенными видами сумасшествия держат больных с более редкими формами». Малый дурдом в большом – вот так припечатал, – но и себя самого из числа «общераспространенных» не исключил…

          ***
          О Корсакове знают что-то и помнят очень немногие. Это закономерно и несправедливо. Две дополнительные причины, кроме исторически и психологически общепонятной – неблагодарность потомства, – еще вот какие.
          Первая: психиатрия – один из отрицательных заповедников человечества, тема-табу.
          Область жизни, огромная по значению, но закрытая.
          В каждом роду кто-нибудь, а то и несколько человек или даже все, проявленно или скрыто отклоняются от социально-психической нормы. В каждой семье алкаш или шизофреник, невротик или психопат, дебил или гений…
          Но, наподобие смерти, эта реальность всеми правдами и неправдами вытесняется из общественного сознания, из области хотя бы относительного здравомыслия.
          Нет, не то чтоб запрет (хотя попробовал бы кто-нибудь в сталинские времена отнести слово «паранойя» к чему-нибудь хоть отдаленно намекающему на политику и идеологию!) – нет, даже наоборот – непрестанный источник «жареного» для искусства, сенсаций и скандалов для желтой журналистики, но…
          Смотрите выше определение психушки Толстым.
          Вторая: сам Корсаков, при всей своей наружной живописности и вездесущной деятельности, был человеком феноменально скромным, совершенно не показушным.
          Целомудренный аскет, бессеребреник. Жизнь простая, прямая, стремительная, как стрела. Все, что делал доброго, а это было огромно, делать старался не называя себя, скрываясь от публичности.
          И хотя все равно попал в знаменитости, даже и жизнь-на-виду сумел отмагнитить от «я», от самости – стал лишь тихой, безгласной тенью своих звучных дел.
          В послежизнии люди такого склада живут малозаметно, почти неуследимо, зато вечно.
          Сравнимая фигура – святой доктор Гааз, чья просьба СПЕШИТЕ ДЕЛАТЬ ДОБРО написана на скромном надгробии, где всегда есть живые цветы…

          ***
          В недавней еще, кажется, студенческой юности впервые подошел я к корсаковской клинике с группой сокурсников. Болтовня, молодая возня, смешки-шуточки…
          У подъезда что-то заставило нас притихнуть.
          С каменного постамента смотрел Человек. Прямо сквозь нас… Случись художник или искусствовед – заметил бы, может быть, что скульптура так себе: о том, что это изображен мыслитель, догадаться слишком легко.

          Но мы почувствовали другое, чему камень служил лишь точкой опоры…
          И в голову не могло прийти, что несколько лет спустя мне предстоит коснуться его книг, бумаг, личных вещей, ночевать на диванчике, на котором он спал…
          После трех лет службы в Кащенке я поступил в аспирантуру кафедры психиатрии 1-го мединститута. Заведовал кафедрой упомянутый Вася Банщиков. Он и допустил меня в святая святых… Да, циничный, жуликоватый, развратный Васюта Банщиков религиозно чтил Корсакова, душу проняло… Когда о Корсакове говорил, что-то в нем вспыхивало…
          Года полтора я проработал в корсаковском кабинете. Читал написанные рукою Сергея Сергеевича истории болезней, рукописи научных трудов, учебников, писем… Строчки, продолжающие двигаться и дышать, с запинками, как в естественной речи…
          Сердце живое прогревало все это, теперь называемое бескровным словом «архив», – и тепло сохранилось. Свободный, упругий ритм почерка вызывал физическое удовольствие: свежий, будто только что из-под пальцев…
          Корсакова называли русским Пинелем – да, сравнить вполне можно. Но был он еще и великим ученым. Потрясающее открытие в области патологии памяти – всему врачебному миру известный корсаковский синдром. Концепция направляющей силы ума, далеко опередившая свое время, и многое-многое другое….
          Дальше всех видел – был ближе всех к человеку.
          Был великим организатором: создал первое в России Психологическое общество, Общество невропатологов и психиатров, журнал невропатологии и психиатрии. Был председателем правления Общества русских врачей – во главе всей тогдашней медицинской общественности.
          Плюс к тому – деятельность, граничившая с политической, на левом фланге университетской профессуры – против сановного мракобесия. Писал протесты, помогал опальным профессорам.
          А еще был Сергей Сергеевич студенческим божеством. Был председателем Общества вспомоществования нуждающимся студентам. Помнил в лицо всех, к нему обращавшихся – а обращаться не уставали, зная, что в беде не оставит, выхлопочет, поможет. Там, в архиве, и сейчас лежат груды просьб за того-то и того-то, написанные его рукой. Расчеты, записки, распоряжения о выдаче ссуд…

          Первый взлет Психиатрии Любви
          В то время еще не было нейролептиков, не было транквилизаторов и антидепрессантов – никакой химии, кроме старушки валерьянки и ей подобных снадобий. А ведь в клинику поступали самые тяжелые, уличные психбольные, возбужденные и агрессивные, депрессивные, суицидальные, шизофреники, эпилептики – шла потоком не-профильтрованная психиатрия. И вот, во вполне натуральном доме для умалишенных, где каждую секунду может случиться все что угодно, рождается и успешно действует Система Нестеснения и Открытых Дверей.
          Нам, почти уже не знакомым с откровенной, не замазанной химией психиатрической реальностью (но еще хорошо знакомым с замками), такое кажется сказкой.
          При Корсакове число побегов, попыток самоубийства и прочих чрезвычайных происшествий в клинике сошло к минимуму, который не достигался ни ранее, ни в последующие времена. Никаких привязываний, никаких замков. Пациенты свободно входили и выходили. Персонала было меньше, чем сейчас. Никакой особой страховки – только внимательность…
          Вовлечение в деятельность и общение. Одоление страшнейших врагов души – скуки и одиночества. Игры, концерты, всевозможные затеи и праздники в стиле не-принужденной домашности… В научных писаниях Корсаков обозначал это сухо: «Система морального влияния».
          Ни до, ни после него не было психиатра, который бы проводил столько времени со своими больными. Дневал и ночевал в клинике, жил в ней без выходных. Кабинетных приемов почти не вел – беседовал с пациентами где попало, то усаживаясь на койку, то где-нибудь в уголке за шахматами, в домашней одежде.
          Как о чудесах рассказывали, что стоило ему только подойти и глянуть, чтобы самый возбужденный больной успокоился. Это был не гипноз, нет. Это была любовь, не объявляющая себя. Такая любовь влиятельна.
          Лики духовности история писала со многих. Можно было бы и с него одного.
          Я собрал корсаковские портреты. Их мало: всего два рисованных, слабых, да несколько фотографий…
          Среднего роста, большеголовый и грузный. Припадающая походка, с частыми остановками из-за одышки. (Порок сердца, в последние годы отечность.) Оживленная, но не резкая мимика, преимущественно вокруг глаз; отсутствие смеха и внезапность улыбки. Плавные движения рук. Глуховатый высокий голос. Застенчивый и целомудренный, легко заливался краской, которую не могли скрыть ни поэтическая шевелюра, ни академическая борода.
          Из тяжело располневшего сорокалетнего мужчины смотрит жаждущий служения инок.
          Озаренный лоб с несравненной чистотой линий. Прозрачная сталь взгляда, просвечивающего насквозь. Под взглядом этим невозможно скрыть от себя ничего…


Ключевые слова: Великие люди, Врач, Психиатр, Психиатрическая клиника, Психиатрия


Упоминание имен: Василий Банщиков, Федор Гааз, Сергей Корсаков, Филипп Пинель, Лев Толстой


***

Более ранние публикации


На сайте Владимира Леви: в разделе "Имена"; выпуск рассылки "Конкретная психология" № 73

 

 

Поделиться в социальных сетях

twitter ЖЖ ВКонтакте Facebook Мой Мир Одноклассники

Вы можете сказать "спасибо" проекту здесь

 

 

 

Rambler's
Top100


левиртуальная улица • ВЛАДИМИРА ЛЕВИ • писателя, врача, психолога

Владимир Львович Леви © 2001 - 2024
Дизайн: И. Гончаренко
Рисунки: Владимир Леви
Административная поддержка сайта осуществляется IT-студией "SoftTime"

Rambler's Top100