Журавль-лицевед. Часть I

очерк психографии Лафатера

Лафатер: о физиономическом чувстве

       Любой человек наделен в той или иной мере физиономическим чувством; и как сразу, без размышлений и колебаний отличает белое от черного, так же точно, с первого взгляда определяет лицо хорошего человека или плохого, угрюмого нелюдима или весельчака, мудреца или дурака.
       Пусть все ученые мужи мира, дружно объединившись, докажут вам, что никакой физиономики быть не может, что внешность обманчива, что судить надо по поступкам, – пусть они убедят вас; но стоит лишь возвратиться к людям, открыть глаза – и вы моментально забудете умные рассуждения и будете вынуждены уступить жизни.
       Физиономическое чувство нам так же присуще, как чувство нравственное... Оно дано и ребенку, и идиоту, и зверю, и насекомому – это живая нить, соединяющая все живое. И как бы вы его ни называли – инстинктом или предзнанием, естественной симпатией-антипатией, непроизвольным суждением – хоть вообще никак не называйте, но оно есть! – оно всажено и впечатано в наши души!
       Я говорю: верьте глазам своим, но не просто верьте – учитесь верить! Внешность никогда не обманывает, но всегда пребывает в точном соответствии с той сущностью, которую выражает, ибо это и есть ее дело: выражать сущность.
       Обманчива внешность только для тех, кто ищет в ней путеводитель своей корысти. Умерьте ее – и читайте раскрытую Книгу Истины!
       Особо подчеркиваю, что физиономическое чувство есть чувство не только настоящего, но и БУДУЩЕГО – оно дает нам возможность распознавать те характеры, которые еще скрыты, не развились, не развернули себя. Мы ощущаем – что есть, а предощущаем – что будет, чего не будет, как человек именно вот с таким лицом будет мыслить, действовать, страдать в данном случае и как будет в ином… Да, все без исключения существа наделены даром ФИЗИОНОМИЧЕСКОГО ПРЕДЧУВСТВИЯ.
       Мало кто, однако, отдает себе ясный отчет в этих предчувствиях и берет на себя смелость их толковать. Обычные люди предпочитают в такие материи не углубляться и охотно препоручают это другим, имеющим репутацию знатоков. Удивительно, с какою наивностью люди верят самым неожиданным и нелепым домыслам даже относительно тех, кого сами, казалось бы, хорошо знают.
       В чем сложность физиономики?.. В том, что существуют тысячи человеческих свойств и признаков, никаким предчувствиям не поддающихся, а одновременно и бесконечное множество тех, по которым можно строить если не предсказания, то вполне вероятные предположения.
       Внешность – мир перемен, таинственный мир скрытых смыслов. Но даже самый неискушенный и малочувствительный наблюдатель может в каких-то пределах уверенно говорить: «Обладатель данной физиономии, скорее всего, вот такой человек…» – и в большинстве случаев не ошибется.
       Легче всего, замечу, угадывается не то, на что человек способен, а то, на что неспособен…

Журавль

       Вот и он сам, мой давний любимец.
       Гибкий и длинный, с выступающим вперед крупным, тонким, заостренным носом, с большими, светлыми, слегка выпуклыми глазами, всегда экзальтированный, он походил на взволнованного журавля…
       Так я когда-то начинал его литературный портрет, вживаясь в это старинное книжное изображение – его портрет – и еще не зная, что сравнением с журавлем (невольно представилось…) угодил в яблочко. Только сейчас прочел, что именно Журавлем его и называл, дружески подтрунивая, Иоганн Вольфганг Гете, создатель «Фауста».
       Прозвал так за журавлиную походку, вытянутую вперед длинную шею и уморительную манеру чуть что возбужденно махать руками, как крыльями.
Когда молодой Лафатер учился в Германии, два Иоганна горячо подружились, часто вместе гуляли по живописным горам, переписывались и сотворчествовали. Лафатер в то время изучал теологию, философию и филологию, писал лирические стихи, рисовал запойно, а его друг, кроме поэзии, с великим увлечением занимался сравнительной анатомией, зоологией, ботаникой, минералогией, геологией – говоря короче, природоведением.
       Тут кстати будет заметить, что само слово физио-(г)номия, которое мы привыкли считать синонимом слова «лицо», на самом деле состоит из двух, к лицу как таковому не относящихся: «физис» – по-гречески «природа», а «(г)номон» – «знание, толкование». Природознание, природотолкование – вот как! – а лицо, надо понимать, это знание-толкование воплощает и выражает, в себе содержит – и выдает вовне.
Но и не только лицо! Далеко не только!
       В понимании Лафатера «физио(г)номика» есть всеcтороннее изучение соотношения внешней формы и внутреннего содержания – наружности всего и сути всего.
       Сам он, как мы скоро увидим, занимался и физиономикой лица, и физиономикой рук и ног, животов и спин, походки и поз, вникал в жесты, почерки, голоса…
(Далее в слове «физио(г)номия и производных я буду привычно для нынешнего глаза и уха пропускать правильную, но архаичную букву «г».)
       Знаменательный факт: гениальный Гете написал анонимно одну из глав в первом издании лафатеровской физиономики. Называлась эта книга, начатая по наводке еще одного друга Лафатера, голландского врача Кампера, так (перевожу нарочно буквально, а потому и нелеповато с немецкого): «Физиономические фрагменты для продвижения (поощрения? – beforderung) человекознания и человеколюбия».
       Скромно: всего лишь фрагменты – отрывки, наброски, но уже и с замахом!.. И какое прекраснодушие, какая вера в благодать знания.
       Кто в двадцатом, покалеченном жуткими войнами, расковырянном психоанализом веке рискнул бы предположить, что знание подноготной человеческих физиономий может продвинуть его человеколюбивость?..
       Но это была еще только вторая половина восемнадцатого: времена Моцарта и Бетховена, времена Ломоносова, счастливые времена романтических дилетантов, великолепных всезнаек. Все было тогда еще рядышком: медицина, музыка, живопись, душеведение (отдельной науки «психологии» как таковой практически не было, хотя слово уже встречалось), поэзия, литература…
       Оно, вообще говоря, и должно быть все рядом и всегда вместе, поскольку предмет-то – един!..
       Лафатер был небогат. Чтобы издать книгу, пришлось подсобрать денежек у меценатов – попотрошил слегка, пользуясь тогдашним обычаем тщеславных высокородных невежд увековечивать себя на благодарственных титульных листах, пару герцогов и князей, добрался письмом даже до русской императрицы Анны, какую-то монету из нее тоже выскреб!..
       Начало немецкое, продолжение – на французском. Самое полное издание Физиономики, парижское, уже посмертное, 1820 года, – передо мной на столе. Как я стал обладателем этого букинистического шедевра, подарка небес – история отдельная…

       Сын врача, тринадцатый по счету, Лафатер сам вырастил восьмерых детей, старший его сын стал тоже врачом. Семейной традицией, духом и делом семьи была, стало быть, постоянная работа с большим потоком людей. Иоганн Каспар воспоследовал ей по-своему: стал священником, протестантским пастором. Вернувшись на родину, всю оставшуюся жизнь прослужил в соборе Св. Петра, небольшой уютной церквушке – она и сейчас на месте, и Лафатера там благодарно помнят. Крестил, причащал, венчал, исповедовал, проповедовал…
       Жизнь протестантского священнослужителя посвободнее и поближе к мирской, чем жизнь католического кюре или православного батюшки. Приходская служба оставляла Лафатеру возможность заниматься любимыми искусствами и исследованиями.
       Он рисовал с детства, почти исключительно портреты, и в рисунках всецело следовал своей безграничной впечатлительности: лица, понравившиеся ему или поразившие своим уродством, перерисовывал по многу раз в филигранной старинной технике; зрительная память его была великолепна.
       К своим стихотворениям, поэмам и пьесам – писал их всю жизнь – сам рисовал иллюстрации.
       Прибавьте к этому огромную эрудицию в изящных искусствах – Лафатер знал и помнил в мельчайших деталях произведения всех известных художников и ваятелей античности и Европы и многие из них использовал для своих изысканий.
       А физиономическая НАПРАВЛЕННОСТЬ началась c будто бы совершенно случайного эпизода...
       Лафатер, еще совсем молодой и не определившийся в интересах, задумчиво стоял у открытого окна в доме приятеля (выше двухэтажных дома в то время не строились) и обратил внимание на уличного прохожего.
       Что-то вдруг побудило его произнести довольно пространный характеристический монолог:
       – Взгляни, Поль, вон идет тщеславный, завистливый деспот, душе которого, однако, не чужды созерцательность и любовь к Вечному. Он скрытен, мелочен, беспокоен, но временами его охватывает жажда величественного, побуждающая его к раскаянию и молитвам. В эти мгновения он бывает добр и сострадателен, пока снова не увязает в корысти и мелких дрязгах. Он всегда напряженно подозрителен, фальшив и искренен одновременно, в его речах всегда в трудноопределимой пропорции смешаны правда и ложь, ибо его никогда не оставляет мысль о производимом впечатлении…
       Приятель подошел к окну.
       – Да это же Игрек! – Он назвал фамилию. – Сын моего соседа, вместе учились, знаю его как облупленного. Ты тоже его давно знаешь?
       – В первый раз вижу.
       – Не может быть. А как же характер определил? И главное, абсолютно точно!
       – По линии подбородка и повороту шеи.
       – Чего-чего?..
       Приятель решил, что Лафатер шутит, разыгрывает.
       После этого невзначайного озарения Иоганн Каспар и уверовал в свою физио-интуицию – только слова «интуиция» тогда еще в ходу не было…
Пасторская служба – практика человекознания. Приходит человек, еще ни слова не говорит, но уже многое видно. Может быть, и не скажет никакой правды – все равно видно, даже тем более… Лафатер умел говорить с людьми, располагать их, раскрывать души. Сколько тайн, горестных и смешных, постыдных и страшных доверяли ему, представляю и по своей работе…
       Служба кончалась – за карандаш, за перо. В альбомах теснились силуэты и профили, глаза, рты, уши, носы, подбородки… И все это с комментариями, то пространными, то лаконичными, то сентиментально-пафосными, то сухими, гротескно-язвительными.
       Здесь Лафатер давал волю своей наблюдательности и размышлениям, фантазии и восторгам, разочарованиям, желчи и злости; здесь была многочисленная паства, люди знакомые и незнакомые, великие и обыкновенные, и, наконец, он сам собственною персоной.
       Он чувствителен и раним, но природная гибкость делает его человеком всегда довольным… Глаза свидетельствуют: душа подвижно-контрастна, вы получите от него все или ничего. То, что он должен понять – поймет сразу либо никогда…
       Тонкая линия носа, особенно угол, образуемый с верхней губой – знак поэтичной натуры. Крупные закрытые ноздри говорят об умеренности желаний. Эксцентричное воображение сдерживают здравый рассудок и честное сердце. Ясный, открыто-выпуклый лоб: любознательность и добросердечие...
       Главный недостаток – доверчивость, до неосторожности. Если его обманут двадцать человек, он не перестанет доверять двадцать первому; да и тот, кто обманет, скорей всего будет прощен…
       Это кусочек его физиономического автопортрета, который мы с вами можем отчасти сверить и со своим впечатлением… Не знаю, как вам, а мне кажется, что приукрасил себя Лафатер совсем малость и искреннейше старался быть беспристрастным.
       Чем дольше всматриваюсь, тем больше его лицо мне нравится: благородное, действительно поэтичное, с тонкой, сильной, изысканно-сдержанной чувственностью, похоже на блоковское, но светлее, строже и аскетичнее…
       Забавно представить, как это лицо посреди вдохновенных озарений, являвших почти лик пророка, могло вдруг становиться по-детски растерянным или по-птичьи сердитым. Анатом чувства и поэт мысли, духовный холерик с умом мудреца и сердцем ребенка…

Зверолюди и людезвери

       С каким трогательным педантизмом Лафатер вычерчивает углы, образуемые линиями своего лба, носа и подбородка, как анализирует силуэт. Все это с глубоким значением: он определяет у себя, как и у прочих своих – не знаю, как сказать лучше: наблюдаемых, испытуемых – степень так называемой анимальности: пропорцию животного и человеческого начал.
       Пошла эта биопсихогеометрия от упомянутого доктора Кампера: тот, будучи проницательным наблюдателем, развил целую теорию животно-человеческих преображений (на сегодняшнем научном языке мы бы сказали: потенциальных мутаций), в которой показывал, как из собаки может возникнуть пингвин или орел, из коровы – аист, из аиста – осетр или карп, из лошади – человек, девушка… Еще ничего не зная о том, что каждый людской зародыш проходит путь всей земной эволюции, этот врач и натуралист силой собственного ума дошел до ясного понимания, что в каждом мальке и лягушонке заложена возможность стать человеком – и наоборот...
       Животная физиономика, равно как и растительная, – самая древняя и естественная: каждый из нас похож на какое-то природное существо – кто на дерево или цветок, кто на зверя, насекомое или птицу.
       Сколько имен и фамилий у всех народов планеты производится от названий животных и растений! – давно, очень давно человечество прочувствовало свою связь со всем живым миром…

       И вот еще любопытный и повсеместный мистический факт: продавец овощей и фруктов на рынке непременно являет собой человекообраз и человекоподобие своего товара, и часто кажется, что это картошка или капуста продает человека, а не наоборот. Хозяева почти всегда схожи со своими собаками (или с кошками, если их любят) – схожи иной раз до уморы!..
       Аристотель: «Толстый и мясистый, как у быка, нос означает лень; тупой и с широкими ноздрями, как у свиньи, – лень и хитрость под видом глупости; острый, как у собаки (смотря у какой?.. – ВЛ), – холерический темперамент; вздернутый, как у воробья, – неосторожность и суетливость; торчащий, как у вороны, – наглость и жадность.»
       Знаменитый Порта, художник итальянского Возрождения, а за ним и великий француз Лебрюн достигли предельного искусства во взаимной подгонке физиономий зверей и людей, так что их уже нельзя было и отличить друг от друга.
       В лице философа Платона Порта уловил сходство с физиономией умной охотничьей собаки. По этой традиции знаменитого дипломата Талейрана сравнивали с лисой; у кровожадного Робеспьера находили в лице нечто тигриное (у Сталина потом тоже...), а старые аристократы времен Людовика XIV были, как уверяют, похожи на благородных дворцовых гончих…
       Гений русской литературы Андрей Платонов заметил в записной книжке:
       «Люди и животные – одни существа: среди животных есть морально даже более высокие существа, чем люди. Человек – не вершина эволюции, а смешение живых тварей…»
       Журавль – о том же:
       Внешность осуществляет живое мироединство. Все творения Божии наделены частицами Духа, воплощаемыми в телесности. У низших тварей одухо-творенность присутствует еще не как стать, а лишь как намек, зачаток, почти неуловимый и становящийся все более выраженным у тех, кто более развит. По мере возрастания сложности существа закладка Духа в нем все более развертывается и оформляется, набирает силу и переходит в господствующее начало, влекущее к Совершенству.
       Самые прекрасные из растений и самые умные из животных словно хотят стать людьми, это стремление их природы столь очевидно, что и мы, люди, почти готовы признать их своими собратьями. Ведь и наша человеческая одушевленность то и дело обнаруживает недостаточность – изъяны то мелкие и незначительные, то громадные и зловещие.
       Лицо и тело не могут не выражать их, как бы мы их ни скрывали, и всегда там, где недостает человеческого, вылезает звериное, дикое, или нечто растительное, или даже что-то земельное, минеральное, неодушевленное вещество… Да, на свете этом немало заблудших душ, забывших свое небесное происхождение, и каждая такая, рано ли, поздно ли, обретает соответствующую физиономию…

       О искус публичности!.. О ворожба печатного слова, гипноз текста, магия знака, внедренного в вещество души с непредсказуемыми последствиями!..
       Книга о физиономике вышла в свет, и жизнь Лафатера сразу закипела и переполнилась выше крыши. Слово сказано – отрабатывай делом, подтверждай опытом!.. В часы, свободные от приходской службы, пастор теперь проводил физиономические сеансы: принимал людей, смотрел на них молча или обменивался несколькими фразами – с его стороны это чаще всего были неожиданные утверждения или вопросы, заставлявшие визави то краснеть, то бледнеть, – а потом либо высказывал свое заключение устно, либо давал письменную характеристику, иногда с рисунками и аналитическими разлиновками.
       На сеансы эти ездила вся Европа, приводили детей, невест, любовников и любовниц, присылали портреты, силуэты и маски (фотографии еще не изобрели).
       Жадная толпа желавших узнать истину о себе и ближних все увеличивалась; и хотя с Лафатером иногда приключались ужасные конфузы (принял, например, преступника, приговоренного к смерти, за известного государственного деятеля), в массе случаев он сумел выказать фантастическую проницательность.
       Относились к нему благоговейно-опасливо: мужчины напрягались и тушевались, женщины краснели, опускали глаза, начинали усиленно вспоминать о домашних обязанностях… Реноме упрочила пара громких историй.
       Молодой приезжий красавец аббат М. очаровывал всех красноречием, смелостью мысли, обходительностью и глубокой, ненавязчивой набожностью; вокруг него быстро образовался круг восторженных почитателей.
       Лафатеру тоже нравились речи М., но почему-то не понравилась физиономия, и он это не скрыл.
       Через некоторое время в городе началась паника.
       Странным образом пропадали отроки, юноши, и все они были из числа поклонников молодого аббата. Наконец, одного нашли в овраге за чертой города зверски убитым и изуродованным, без половых органов. Потом и другие нашлись, в том же виде…
       Аббат М. был арестован и под давлением неопровержимых улик дал признательные показания. Он оказался, как вы уже поняли, сексоманьяком садопедерастического уклона: половые органы своих жертв он сжирал.
       Еще случай, не столь жуткий и криминальный, но почти столь же скандальный. Породистый граф, влюбленный в молодую супругу из более низкого сословия, привез ее к великому физиономисту, чтобы получить свидетельство исключительности своего выбора.
       Она была изумительно хорошенькой инженюшечкой, он хотел услышать, что и душа ее чиста и прекрасна.
       Лафатер заколебался: по некоторым признакам (приопущенные веки, зовущая линия рта с пухленькой нижней губкой…) он ощутил, что устойчивость юной графини оставляет желать лучшего.
       Огорчать мужа не хотелось, Лафатер попытался увильнуть от ответа, но граф настаивал. Лафатер постарался подобрать самые деликатные выражения…. Граф не поверил, обиделся. Через год женка наставила ему рога с первым встречным, затем бросила, пошла по рукам и закончила свои дни в непотребном заведении.
       А вот история потрясающая и трагическая. Дама из Парижа привезла дочь. Взглянув на девочку, Лафатер пришел в сильное волнение и отказался говорить. Дама умоляла. Тогда он написал что-то, вложил в конверт и взял с дамы клятву распечатать его не раньше чем через полгода. За это время девочка умерла. Мать вскрыла конверт. Там была записка: «Скорблю вместе с вами…»
       Слава выросла быстро, как мухомор. Шутка ли: Екатерина Вторая ввела Лафатера в свой список особо почитаемых европейцев и обозначила оное почтение царским подарком: прислала персональную бутыль самой крепкой и чистой водки, какая только производилась при императорском дворе. Немногие удостаивались такого.
       Известность иностранца, докатившуюся до России, можно было тогда – да и теперь – смело считать мировой: в культуре наши умеют ценить чужое глубже и тоньше, чем сами хозяева, и уж точно заботливее, чем свое.
       В числе поклонников оказался и шестнадцатилетний Карамзин, будущий великий историограф. Написал Лафатеру письмо с признанием в духовной любви и просьбой наставить на жизненный путь: «Вы великий человек, а я всего лишь студент, но ежели бы Вы соизволили принять меня на аудиенцию, я был бы готов тотчас к Вам приехать…»
       Лафатер ответил искренне и любезно.
       – Милостивый государь, пожалуйста, приезжайте, буду рад с Вами побеседовать. Прошу только Бога ради не преувеличивать значение моей персоны: право же, я не гожусь в наставники, я обыкновенный смертный, занятый своим делом, не более. Поговорив со мной, Вы тотчас в этом убедитесь…
       Карамзин приехал, они встретились и беседовали, потом переписывались; Лафатер подарил Карамзину свою книгу с дарственной надписью…
       Скромность пастора, отсутствие всякой позы и желания поучать несколько разочаровали возбужденного юношу; зато с математической точностью была соблюдена заповедь Старшего: «не повреди душе»…
       – Вы страшный человек, – сказал Лафатеру на аудиенции император Иосиф II, – с вами надо быть настороже, вы все видите насквозь.
       – Честному человеку нечего меня бояться, Ваше Величество. Я лишь добросовестно читаю то, что написано.
       – Но как же вы это делаете, как прочитываете, что человек таит, что скрывает в себе? Я понимаю: сильные страсти и пороки накладывают отпечатки, ум или глупость видны сразу, но добродетель, но честность?..
       – Это легко, Ваше Величество: если не следовать авторитетам, а полагаться на чувство и опыт, истина открывает себя сама в непосредственном впечатлении. Иногда все решает мельчайшая черточка, едва уловимый нюанс. Лицо может быть некрасивым, но честность и благородство озарят его внутренним светом, который обязательно проявит себя, прорвется либо через глаза, либо через особое соотношение линий носа и рта, через парадоксальную, но убедительную гармонию, казалось бы, несоразмерных, даже уродливых черт…
       Он, как всегда, увлекся – речь шла о неисчерпаемо любимом предмете. Император сидел с миной вежливо-снисходительного внимания, он уже не слушал: царственные особы – существа утомляемые.
       Этот самый Иосиф нумер два запечатлел себя в истории всего одной фразой, обращенной к одному из своих подданных: «Музыка неплоха, но уж слишком много нот, Моцарт. Зачем столько нот?» Вольфганг Амадей Моцарт спокойно и весело ответил: «Нот ровно столько, сколько нужно, Ваше Величество».

Вместительность первого впечатления

       Два автора, противоположные по отношению к людям: Горький и Шопенгауэр – один человеколюб, другой мизантроп – оба утверждали, что первое впечатление о человеке – самое верное.
       Шопенгауэр вослед Лафатеру (о котором, конечно, не мог не знать, хотя упоминать тщательно избегал, за что хочется назвать его, простите, засранцем) советовал глубоко впиваться взглядом в изучаемое лицо в те мгновения, когда человек полагает, что его не видит никто – маска снимается, – а затем быстро отворачиваться или закрывать глаза и стараться как можно спокойнее и яснее отдать себе отчет: что почувствовалось?..
       Первое впечатление – как пчелиный взяток, нектар с цветка: успеть нужно быстрей всосать, потом поздно будет, лови мгновение! Ведь к любому лицу тотчас же привыкаешь и, в сущности, перестаешь его видеть – в точности по той же причине быстро перестает ощущаться запах помещения, в которое вошел с улицы, или, после двух-трех первых рюмок – вкус даже самого терпкого, а тем паче тонкого и изысканного вина…
       Фрейд – с другого боку – о том же:
       «Каждый человек имеет подсознательный аппарат, позволяющий улавливать состояния других людей и устранять искажения, которые другой человек вносит в выражение своих чувств… Но аппарат этот легко подавляется и извращается собственными чувствами человека, его настроениями, предвзятостями и предрассудками, особенно же стараниями произвести самому то или иное впечатление…
       Кто занят собой, тот, конечно, ничего не увидит в другом, кроме призраков собственного воображения».

Ребенок как психологический тест

       Малое дитя в комнате, где находится несколько незнакомых взрослых... К кому захочет приблизиться, к кому потянется, пойдет на руки?.. Выбор малыша можно считать тестом на доброту и искренность человека. Домашние звери тоже все чувствуют…
       Остерегайтесь людей, которых опасаются или игнорируют дети, к которым не подходят животные. Они внутренне напряжены, им есть что скрывать…
       Лев Толстой:
       «Мы инстинктивно знаем ужасно много, а наши сознательные знания так жалки и ничтожны в сравнении с мировой мудростью… Часто мы только в старости сознательно узнаем то, что бессознательно так хорошо знали в детстве…»

Ближе к душе

       Нет-нет, про Лафатера мы не забыли, лишь отвлеклись. Наш эстетичный и вдохновенный Журавль был птицей особенного полета, в этом легко убедиться и сегодня, читая его строки, где изумительные прозрения и откровения чередуются с…
       И сомнительности хватает, конечно, и чего-то похожего на наивную чепуху. Но попробуйте почитать, что вещают сегодняшние физиономические оракулы, все, как один, коммерческого пошиба – и убедитесь: уровень несравненно ниже. Уйма их нажилась, профанируя лафатеровское наследие, еще в прошлом и позапрошлом веках, и теперь, мороча людям мозги, о великом предтече Настоящей Физиономики упорно не вспоминают…
       Прочтем еще несколько отрывков из лафатеровских текстов (я перевожу их с некоторыми художественными вольностями – скорее как версии или вариации на заданные темы – нашему читателю нужны все же изрядные поправки на иноплеменность и иновременность: прошло более двухсот лет…).

       О лобной вене
       Сильно набухающая Y-образная вена на лбу, линия которого в профиль совершенно пряма, говорит о страшной свирепости в сочетании с хитростью и ограниченностью (римский император Калигула). Однако если такая вена пересекает лоб закругленный, с хорошо выраженными надбровьями, то это знак необычайных дарований и страстной любви к добру. Именно такой была лобная вена у великого Сенеки, такою у Цицерона, такой у Дидро, такой же и у Монтеня…

       О раздвоенных подбородках
       Ямка, раздваивающая подбородок узкий и выступающий вперед «каблуком», свидетельствует об особой живости и сатирической злости ума при большом тщеславии, но благородной душе. Та же ямка на подбородке широком, массивном, тем паче скошенном – верный признак двуличия, жестокости и развратных наклонностей. Если заметно раздваивается подбородок твердый, четко очерченный, умеренно крупный и гармонирующий со всем строем лица, – это знак бодрой сангвиничной натуры: человек энергичен, эгоистичен, но добродушен; наделен здравым смыслом и твердой волей, любит и авантюрные приключения, и наслаждения. Когда же раздвоенность подбородка усиливается и выемка на нем становится самым заметным признаком физиономии – это опасно: перед вами, скорее всего, хитрый лжец, скрытый извращенец…

       О руках мимоходом
       Различий и сходств между руками едва ли не больше, чем между лицами. Формы рук разнообразны до бесконечности. Из всех органов тела рука – самая подвижная и самая богатая составными частями. Рука делает все и все выражает – и посему до крайности физиономична – рука гораздо откровеннее, чем лицо, она не умеет обманывать!
       Подвижность выдает ее на каждом шагу, а если рука покоится, вы можете ее рассмотреть достаточно быстро и так подробно, что ни малейшая черточка характера от вас не укроется – нужно только сосредоточенно и спокойно внимать тому, что вам предоставляет натура.
       Ни утонченнейший лицемер, ни изощренный мошенник не могут ни на йоту изменить очертания, пропорции и рисунки кожи своих рук – от внимательного созерцателя не сокрыть ни один изгиб, ни одну морщинку – разве что спрятать руки совсем, но тогда уж вы точно будете знать, что перед вами моральный урод, мерзавец или помешанный…
       Рука может быть грубой, тупой, гнусной, развратной, может быть целомудренной, деликатной и полной мысли. Я изучил сотни рук – и не увидал ни одной, которую мог бы назвать неинтересной или даже просто обыкновенной. Для примера скажу несколько слов о руке мадам М., лица которой я никогда не видел: она пришла, боясь меня, в черной маске с прорезью лишь для глаз и рта, спросила кое-что и быстро ушла. Но руку я успел разглядеть и зарисовал по памяти. (Она здесь есть на рисунке – ВЛ).
       Тонкая и изящная, но очень напряженная, рука эта говорит о сочетании рассудочности и импульсивности, чувственности и холодности, чрезмерной тревожности и чрезмерной же авантюрности, лени и беспокойства.
       Женщина с такою рукой всегда не удовлетворена, ищет поддержки, но никому не доверяет вполне. Я не рассчитывал бы на прочность дружбы с такой особой, хотя живость ее ума может произвести благоприятное впечатление. Она хитра и лукава; ее кокетство может ввести в опасное заблуждение…

       О плечах
       Знаете ли вы, что одни лишь плечи могут послужить темой для физиономической диссертации?..
       Человек с широкими и мясистыми, покато опущенными плечами смолоду обычно здоров и силен как кабан; такой человек может быть умен, но почти обязательно туп душой, сердце у него словно омозолелое, будь это мужчина или женщина. Часто такие люди сильно храпят по ночам. В пожилом возрасте здоровье им быстро отказывает.
       Если плечи широки, прямы и развернуты на квадратной или треугольной спине и особенно если при этом хорошо выражены ключицы и мышцы груди – такой человек при физической мощи имеет душу щедрую, чувствительную и отзывчивую. Он может быть вспыльчив и страшен в гневе, но великодушен и добр. Для здоровья ему необходимо очень много движения и строгая воздержанность в еде и питье.
       Если же плечи узкие и кривые, то человек в юности хил и слаб, много болеет, но с годами, если выживает, обретает большую выносливость и может прожить долго в добром здравии. Узкоплечий, как правило, очень эгоистичен, тревожен и боязлив, чувствителен к мелочам, любит во всем точность и порядок, умственно активен, хитер. Такие люди храпят редко и спят чутко.

       О талиях и о том, что пониже
       Человек с тонкой осиной талией, мужчина или (чаще) женщина, обычно проворен, быстр и находчив, в разговоре свободен и производит самое очаровательное впечатление. Такие люди моментально и легкомысленно увлекаются, зажигаются, как хворостинки, и столь же легко выгорают, чтобы в скором времени опять вспыхнуть. (Гиперсангвиник, типаж Наталии Гончаровой-Пушкиной – ВЛ) Встречал я, правда, среди таких и медлительных, ленивых, флегматично-меланхоличных, но в этих случаях всегда оказывается бесформенной, как бы смазанной, нижняя часть лица.
       В любом случае будьте настороже: чем талия тоньше, тем человек менее основателен в своих устремлениях и тем более авантюристичен, изменчив и ненадежен, хотя может быть и отчаянно упрям, и блистательно одарен.
       Если и нижележащая часть так же узка, гибка и подвижна, перед вами врожденный игрок, ловкостью напоминающий обезьяну; с ходу смошенничать для него ничего не стоит. Такой трюкач может крупно нажиться путем обмана и махинаций, непременно все промотает, снова будет пытаться жить за чужой счет, а окончит свои дни, всего вероятнее, в нищете и позоре.
       В противоложность им те, у кого нижняя часть тела широка, основательна, талия объемиста или вовсе отсутствует, являют собой бастион надежности, ходячую крепость, размеренно идущую к цели. Не утверждаю, что эдакие широкие низом натуры всегда честны и верны – отнюдь, но ведь сведения о сих качествах нам дают и другие части тела, лицо включительно, не забудем!..
       Понаблюдайте – и вы, может быть, согласитесь со мной: те у кого талия образует не сужение, а, наоборот, расширение тела, спускающееся и далее, ко второй половине жизни чаще достигают прочного положения и приличного финансового состояния. Вероятность такого течения жизни особенно возрастает, когда на макушке волос не в избытке…

       О физиономике идиотизма
       Когда спрашивают, что я понимаю под словом «идиот», я отвечаю: это изолированная личность – оторвыш, существо без связей и целей.
       Бывает идиотизм, прямо и резко выражаемый обликом – и лицом, и телом: достаточно одного взгляда, и все ясно: перед нами ошибка природы.
Но бывает и скрытый идиотизм – в оболочке, на первый взгляд, обычной наружности и благопристойного поведения. В таких случаях требуется некое время для сопоставления разных сторон внешности в их движении и взаимодействии.
       Если вы достаточно наблюдательны, то непременно заметите рассогласования, дисгармонии – между, например, выражениями глаз и мимикой рта, между походкой, осанкой и поведением рук, между голосом и содержанием речи. Вы отметите в поведении и много лишнего, странного, и много недостающего. Возразят: но ведь такие изъяны, избытки, странности и несогласовки можно найти у каждого.
       Разумеется! – Все дело в пропорции.
       Идиот – тот, в ком дисгармонии преобладают настолько, что лишают его внутреннего единства и цели жизни, – существо, изолированное прежде всего от себя самого. Внутренняя разрывность неизбежно проявится так или иначе в нелепостях внешности и поведения.
       Хотите разобраться, идиот вот этот человек или нет? Обратите внимание на его внимание! – последите за ним, и картина откроется. Внимание идиота либо притуплено, либо с одинаковым застылым любопытством скользит с предмета на предмет, ни на чем не задерживаясь прицельно; либо, как муха в паутине, застревает в чем-то одном, бьется судорожно и бесплодно в узких пределах…
       Все злоключения идиотического внимания самым точным образом выражаются физиономией, и как раз внимание, с его физиономическим сопровождением, есть та ось духовности, на одном конце которой находится идиот, а на другом – гений.

       Какие тонкие заметки и точные наблюдения, как их много, и каждое – словно луч прожектора, гуляющий по ночной тьме и высвечивающий то красоты, то ужасы, то смешное, то горестное… Сколько сочных подробностей! Сколь многообразно человеческое существо, и как всесторонне наш проницательный Журавль в него вник, с какой беспощадной влюбленностью!
       Какие мощные результаты дает практика лицезрения, помноженная на дар вчувствования и вживания!
       Однажды великий русский психиатр Ганнушкин, человек необъятных размеров, абсолютный чемпион по толщине среди психиатров всех времен и народов, делал обход в клинике. Рядом с ним семенил молодой психолог, энтузиаст метода тестов. Бросив беглый взгляд на одного из новых больных, профессор изрек:
       – Деменция. (Слабоумие.)
       – Как вы об этом узнали – не сказав с пациентом ни слова, без тестов?! – изумился психолог.
       – Зачем барометр, если можно узнать погоду, взглянув в окно? – был ответ.

Сага о носах

У добродетели и у черта нос острый,
а при юморе толстый. Что мы на это скажем?
Эрнст Кречмер

       Еще в детстве, увлекшись рисованием портретов и карикатур, я заметил: когда лицо начинаешь с носа и он оказывается похожим – человека сразу узнают, даже если почти ничего больше к нему не успел добавить. А когда все похоже и только нос невпопад – узнавания не происходит, либо портрет сводится к пошлому шаржу…
       «Нос имеет ни с чем не сравнимое значение для физиономиста, никакая другая черта не может перевесить его решающую роль. Нос – это и состояние здоровья, и темперамент, и всевозможные свойства характера, и духовность – нос судьбоносен!
       Вы можете удивиться категоричности моего утверждения и возразить: нос – это еще далеко не все. Ведь любой нос, любая его форма и величина может сочетаться со сколь угодно разнообразными обликами других частей лица и тела.
       Да, может – но если вы слышали хоть однажды оркестр, то знаете, каково значение дирижера и что такое партия ведущего инструмента. Срединная и наиболее выступающая часть лица – мост, соединяющий его глазолобный верх и роточелюстной низ, представительства духовного начала и плотского – нос и есть дирижер оркестра физиономии. Дирижер, который иногда берет на себя и роль первой скрипки, солирующего клавира или даже оргАна…
       Смею уверить: вовсе не любой нос соединим с чем попало в лице и теле, как и в душе.
       Маловероятно, чтобы при носе выразительном, изящно и умно выточенном, у человека были маленькие, упрощенные, поросячьи глазки или куцые, тупо срезанные, примитивные уши; не может быть, чтобы нос был пуговицей, а уши громадными – разве только у идиота, но тогда ухо уж точно будет лишено всякого рельефа и явит собой подобие сплюснутого куска глины…»

       Какой темперамент, какая любовь к предмету и какое доскональное его знание!..
       Вот лишь несколько выборочных штрихов из могучей и изобильной лафатеровской физиономики носа, лафатерики носа, которые я решусь предоставить вниманию снисходительного читателя, попытавшись не слишком перегрузить избытком подробностей… Сейчас вы узнаете, что такое волевой нос, нос зануды и прочая.

Ключевые слова: Великие люди, Внешность, Душевное развитие, Физиогномика, Человековедение

Упоминание имен: Анна Иоанновна , Аристотель, Людвиг ван Бетховен, Александр Блок, Петр Ганнушкин, Иоганн Вольфганг фон Гете, Наталья Гончарова, Максим Горький, Гумберт Гумберт, Дени Дидро, Екатерина II Великая , Иосиф II, Иуда, Калигула, Петрус Кампер, Николай Карамзин, Эрнест Кречмер, Иоганн Каспар Лафатер, Михаил Ломоносов, Людовик XIV де Бурбон, Мишель Монтень, Вольфганг Амадей Моцарт, Платон, Андрей Платонов , Степан Плюшкин, Максимилиан Робеспьер, Сенека, Иосиф Сталин, Шарль Морис де Талейран-Перигор, Лев Толстой, Зигмунд Фрейд, Цицерон, Артур Шопенгауэр

***

Более ранние публикации

Поделиться в социальных сетях

Вы можете сказать "спасибо" проекту здесь