Волшебник Волошин
из беседы с Еленой Карелиной,
корреспондентом крымской газеты «Кафа»
– Владимир Львович, вы и раньше бывали в наших краях?
– Много раз. В Феодосию заглядывал проездом и хаживал из Коктебеля пешком; а в сам Коктебель ездил со студенческих лет «дикарем», потом многократно бывал в литфондовском доме творчества, писал там, общался, играл на рояле...
В Коктебеле той поры была советская власть, но в то же время как бы и не было. Воздух ее не принимал, море и скалы – не замечали, дышали вольно. По набережной и по бухтам, по холмам и горам, по межгорным долинам свободно гулял дух настоящего Хозяина этих мест – того, чей гигантский профиль, обращенный к морю и небу, по какому-то таинственному предначертанию запечатлели карадагские скалы.
Сострадательный и проникновенный, веселый и свободный, трезвый и опьяненный Вечностью волошинский дух…
– Бывали и в доме Волошина?
– Бывал. Общался с его вдовой и хранительницей наследия Марией Степановной, врачебно разговаривал с ней. Был удостоен чести – посмотреть с нею вместе художественную мастерскую Волошина, его библиотеку и маленький музей собранных им чудес искусства и природы, даров моря…
– Собирались ли в то время в волошинском доме, как при его жизни, писатели и поэты, читали ли свои произведения?
– Да, случалось. Помню, например, импровизированный творческий вечер поэта Евгения Евтушенко. Он читал нам свои стихи, потом дотошно расспрашивал слушателей о впечатлениях…
– А вы выступали, читали что-нибудь свое?
– Не читал; но однажды, вняв просьбам друзей-писателей и их подруг, провел в доме Волошина, в маленьком зальчике на «верхней палубе» психолого-просветительскую беседу с сеансом гипнопсиходрамы. На сеансе этом Евтушенко отличился особой глубиной ролевого перевоплощения: с некоторой моей помощью вошел в образ четырехлетнего мальчика по имени Петя и жил в этой бытности около часа, очень подлинно, ярко. Потом мы с ним обсуждали произошедшее. – «Удивительно, – сказал Евтушенко, – откуда в роли берутся живые, сильные, горячие чувства?.. В жизни таких нет, мучает постоянная холодность, а тут вдруг…»
– О Коктебеле говорили, что это какое-то особое, мистическое место…
– Да, отмеченное, магнитящее… И до, и после революции – центр притяжения российской культурной элиты. Чего стоит одно лишь далеко неполное перечисление имен людей, здесь живших и бывавших: Айвазовский, сосед-феодосиец, Бенуа, Маковский, Гумилев, Алексей Толстой, Вересаев, Мандельштам, Ахматова, Цветаева, Грин, Зощенко, Александр Мень, Померанц, Миркина, Рейн, Чухонцев, Радзинский…
Кроме дома Волошина, в Коктебеле было еще несколько домов-очагов, где собиралась местная и заезжая вольнодумная публика: художники, поэты, ученые, философы, всевозможные неформалы, диссиденты и другие соискатели истины, красоты, справедливости и приключений. Набережная была полупустынна, пейзаж прекрасен.
А нынче, как говорится, плюнуть негде, точней – плюй хоть везде. Каждый кусочек пространства подвергается коммерческой эксплуатации, грубой и грязной. Романтики как не бывало, дух места убит. Одинокий скалистый профиль Хозяина смотрит вдаль, и чувствуется, не хочется ему видеть того, что происходит на берегу…
– Своего земляка Максимилиана Волошина, прекрасного поэта, чудесного художника, оригинального мыслителя, изумительного человека, которого называли «коктебельским магом», мы, крымчане, чтим и сейчас. Правда, круг почитателей и знатоков его творчества в последние годы, к сожалению, значительно сузился…
– Волошин и вправду был кудесником, добрым волшебником – в том толковании этого звания, которое мне представляется здравым. О нем ходили легенды: будто бы ему удавалось руками без огня зажигать костры из сухих трав, а взглядом тушить огонь; что и целительскими способностями обладал и помогал людям, и духов иногда вызывал… Трудно судить, что из этого правда: Волошин был артистичен, любил эпатаж, розыгрыши, мистификации. Но то, что это был человек могучего и высокого духа, вхожий в тонкий мир, в полную реальность, для меня несомненно по многим признакам. По этим стихам в том числе:
Быть черною землей. Раскрыв покорно грудь,
Ослепнуть в пламени сверкающего ока
И чувствовать, как плуг, вонзившийся глубоко
В живую плоть, ведет священный путь.
Под серым бременем небесного покрова
Пить всеми ранами потоки темных вод.
Быть вспаханной землей… И долго ждать, что вот
В меня войдет, во мне распнется Слово.
Быть Матерью-Землей. Внимать, как ночью рожь
Шуршит про таинства возврата и возмездья
И видеть над собой алмазных рун чертеж:
По небу черному плывущие созвездья.
Крупный, грузный, с огромной гривой пепельно-рыжих волос, с лицом греческого бога, с легкой походкой… Так мне увиделся он в моем воображении еще задолго прежде, чем я прочел вот этот отрывок из книги Эмилия Миндлина «Необыкновенные собеседники»:
Первое “видение” Волошина ошеломило меня. На солнечной площади Феодосии между старинной генуэзской башней и кафе “Фонтанчик” я увидел неправдоподобно рыжебородого человека. Легкой поступью плясуна и с достоинством посла великой державы он нес тяжесть огромной плоти. Серый бархатный берет, оттянутый к затылку, усмирял длинные своенравные волосы – пепельно-рыжеватые. На нем был костюм серого бархата – куртка с отложным воротником и короткие, до колен, штаны – испанский гранд в пенсне русского земского врача, с головой древнего грека, с голыми коричневыми икрами бакинского грузчика и в сандалиях на босу ногу. Он был необыкновенен на площади, забитой деникинскими офицерами, греческими и итальянскими матросами, суетливыми спекулянтами, испуганными беженцами с севера, медлительными турками с фелюг и смуглыми феодосийскими барышнями! Он был так удивителен в этой толпе, что я сразу понял: вот это и есть знаменитый Максимилиан Волошин.
Великолепная зарисовка Феодосии времен гражданской войны и самого Макса, как звали его друзья.
Расскажу вам историю про Волошина, которая произошла со мной.
В середине 70-х я впервые поехал заграницу, в Париж. В вагоне познакомился с одним русским эмигрантом. Слегка выпили, разговорились… Он мне сказал: «Не позабудьте взять благословение у Макса Волошина. В Париже на бульваре Эксельман есть дом, где Волошин жил, во дворике возле дома стоит его бюст. По поверью русских эмигрантов – каждый, кто хочет, чтобы в Париже ему повезло, чтобы исполнилась его мечта, должен зайти в этот дворик и положить под бюст Волошина монетку, какую-нибудь. Тогда все будет хорошо…»
Я не придал этому пожеланию особого значения и название бульвара почти сразу забыл. В Париже лечил одну даму, сложную и капризную пациентку; свободного времени было мало. Как-то вечером стало тоскливо и одиноко. Вышел на улицу, побрел, куда глаза глядят… Вспомнился разговор в вагоне. Подумалось: хорошо бы найти тот дом и двор, где Волошин… Побрел дальше, потом пошел увереннее, ноги сами меня куда-то вели по незнакомым улицам, поворачивал то вправо, то влево... Вдруг словно кто-то шепнул: сюда. Остановился и завернул в некий дворик. Прошел чуть в глубину – и вот он передо мной: светлокаменный бюст Волошина, его нельзя было не узнать. Как будто кто-то взял за руку и привел – ощущение было, что привел сам Волошин.
В начале прошлого века он живал в Париже многократно и подолгу, изучал там европейскую словесность, изящные искусства и философию, писал, проводил вечера в кругах литературно-художественной богемы, знал в городе, как писал Бенуа, «все ходы и выходы», был им очарован:
Парижа я люблю осенний, строгий плен,
И пятна ржавые сбежавшей позолоты,
И небо серое, и веток переплеты –
Чернильно-синие, как нити темных вен.
Поток все тех же лиц, – одних без перемен,
Дыханье тяжкое прерывистой работы,
И жизни будничной крикливые заботы,
И зелень черную и дымный камень стен.
Мосты, где рельсами ряды домов разъяты,
И дым от поезда клоками белой ваты,
И из-за крыш и труб – сквозь дождь издалека
Большое Колесо и Башня-великанша,
И ветер рвет огни и гонит облака
С пустынных отмелей дождливого Ла-Манша.
Поразительно емкая и живая, дышащая стихокартина в форме сонета. Написана сто лет назад, но и сегодня Париж – такой.
Кто автор бюста Волошина, я узнал позднее: ученик Родена, польский скульптор Эдуард Виттиг, один из тогдашних приятелей Макса. Волошин позировал ему с крапивным венком на голове. Работа, вначале междусобойская, полушуточная, вдруг пошла всерьез – скульптурная голова оказалась необыкновенно выразительной, словно что-то хотела сказать; все более проступало сходство с античным Зевсом… Виттиг назвал произведение обобщенно: Поэт, и водрузил на постамент. Стоял Поэт вначале на Марсовом поле, неподалеку от Эйфелевой башни; потом его перевезли к дому создателя башни, самого Эйфеля, где я его и нашел…
Странно вспомнить: я не был тогда потрясен или удивлен – только обрадовался, как радуешься встрече с давним и долгожданным другом, душа залилась теплом. И раз навсегда запомнился адрес: Париж, бульвар Эксельман, 66.
Конечно же, я положил под постамент бюста монетку, двадцать сантимов, и все мои желания в Париже счастливо исполнились, даже с лихвой.
А через некоторое время, уже в Москве, явился ко мне и сам Макс Волошин, пришел прямо домой.
– Как?..
– Не буквально, конечно. Одна из чудесных коктебельских акварелей Волошина была подарена мне поэтом Владимиром Лифшицем, жене которого я помогал врачебно. Досталась эта акварель Владимиру Александровичу в подарочное наследство от друга, великого писателя Михаила Зощенко, который у него гостевал последние годы своей жизни. Волошин любил Зощенко, любил со взаимностью и подарил ему пять своих акварелей. Зощенко их часто разглядывал, говорил, что они ему помогают, излучают какую-то целебную энергию, даже головную боль утоляют. А уходя из жизни, оставил Лифшицу с просьбой, чтобы не затерялись и перешли в бережные руки… Теперь и я каждодневно вглядываюсь в одну из этих дивных картинок, она живет у меня дома.
…Вот она. Тончайшая акварель, многомерная, с изумительными внутренними объемами, с японской точностью каждого штришка и нюанса, с воздушным дыханием… Это Коктебель, узнаваемое место вблизи одной бухты.
В левом нижнем углу – художническая подпись Максимилиана Волошина и под ней дата: 7 сентября 1928 года. Уже больше девяноста лет живет эта картинка, родившаяся за десять лет, один месяц и одиннадцать дней до моего рождения. Это больше, несравненно больше, чем Коктебель – это чудо…
Ключевые слова: Поэзия, Чудо
Упоминание имен: Иван Айвазовский, Анна Ахматова, Александр Бенуа, Викентий Вересаев, Эдвард Виттиг, Максимилиан Волошин, Александр Грин, Николай Гумилев, Евгений Евтушенко, Михаил Зощенко, Владимир Лифшиц, Константин Маковский, Осип Мандельштам, Александр Мень, Эмилий Миндлин, Зинаида Миркина, Григорий Померанц, Эдвард Радзинский, Евгений Рейн, Огюст Роден, Алексей Толстой, Марина Цветаева, Олег Чухонцев, Гюстав Эйфель
*** Более ранние публикации
На сайте Владимира Леви: Юбилейный выпуск рассылки "Конкретная психология" № 150
Поделиться в социальных сетях
Вы можете сказать "спасибо" проекту здесь
|
