Маяковский пришел в себя
С гениальными поэтами в России беда: либо убивают их, либо самоубиваются, либо всячески помогают себя убить, либо живут прозябаючи, иссыхают, либо спиваются, либо настигает с государством скандал, изгоняют…
Имеются и более или менее спокойные исключения (Ахматова), но уж больно похожа беда эта на правило — и уж точно, тенденция есть, как любил говаривать один мой пациент-алкоголик в ответ на вопрос, не в запое ли он.
Тенденция есть: к несовместимости запредельных требований творческого самоосуществления — и тесных пределов личного пространства и времени, житейской конкретности с ее зависимостями и гипнозами.
Тенденция есть: к драке между творящей душой и кормящей личностью в одном теле, драке с частым летальным исходом.
Тенденция — к цельности, достигаемой если не жизнью, то смертью.
Никогда я не верил, что Маяковский убил себя из-за женщины или что его кто-то затравил, состроив ложное самоубийство.
В школе мы заучивали наизусть его стихи о совпаспорте и другие вымученные совизмы; в меньшей доступности оставалась лирика, мощная и прекрасная, как он сам.
Атлет, артист, рыцарь, гений, красавец-супермен и ребенок с детскими страхами, хрупкий как льдинка… Убил себя, потому что про-зрел. Увидел, куда занесло. Понял, что служит лжи, себя потерял — наихудшее одиночество — и захотел собой стать, прийти в себя.
В его положении это был единственный способ. Человек такой крупноты иначе не мог.
Этот выстрел был просьбой о любви.
Двенадцать лет этот человек топтал поэта в себе. На тринадцатый — поэт встал и человека убил.
М. Цветаева
…наступал на горло собственной песне….
В.Маяковский
Мои милые,
я опять заставляю вас
удивляться.
Не хочу быть ни первым,
ни двадцать четвертым,
ни светить не желаю больше,
ни совокупляться.
Отойдите, пожалуйста.
Дайте мне побыть мертвым.
Как счастлив я.
Наконец-то освободился.
Наконец не играю никакой роли.
Я желаю вам лишь того,
чего не добился:
без страха жить,
умереть — без боли.
…Он был металл чрезмерно ковкий —
любивший Лиличку поэт
Владим Владимыч Маяковский,
употребивший пистолет.
Он был под дьявольским гипнозом.
Он женщину ласкал, как скрипку.
И вдруг однажды утром рано
встал, удивившись небесам
и — одарив себя вопросом —
свою великую ошибку,
как подобает великанам,
увидел и исправил сам.
Нельзя топтать в себе поэта.
Придется отвечать за это.
Поэт растоптанный поет,
пока последний хрящ не треснет.
Не наступай на горло песне.
Не надо. Встанет и убьет.
фрагмент книги "Одинокий друг одиноких"
|
